Донат без разговоров взял у него хот-дог и целиком засунул в рот.

— Какого… — начал было Эдди и умолк, от удивления не в силах скрыть растерянности, глядя, как Донат работает челюстями, наклонившись вперед, чтобы не закапать соусом одежду. Его острый кадык дрыгался, как у индюка.

Рой-Рой, развеселившись, заодно конфисковал у Хендрикса и пиво и передал его напарнику.

— Вот сукины дети, тетери глухие! Я не для вас…

Ошибка.

Вытерев рот тыльной стороной ладони, Донат приложил палец к губам и заулыбался, продолжая жевать.

— Ну да, конечно. Когда я ем, я глух и нем. — Хендрикс раздосадованно фыркнул. — Извините, запамятовал.

«Изделие номер один» и «Изделие номер два» — так он их называл.

Эдди не имел ни малейшего представления, много ли они понимают, умеют ли читать по губам. Просто разговаривал с ними, как со всеми людьми.

— А сам-то как, придет? — Бумажной салфеткой, милостиво оставленной ему от завтрака, он промокнул пот на лбу.

Ребята переглянулись. Страх они чуяли с ходу.

Рой-Рой что-то прохаркал гортанью и указал на «натановскую» вывеску над их головами: «Мы с вами с 1916 года». Потом кивнул головой в сторону Луна-парка, простирающегося от станции до океана, куда вела проложенная меж пустырей безлюдная дорожка с цепной оградой по бокам и десятком заколоченных павильонов. Опасное место. Сюда и средь бела дня лучше не соваться.

— Хорошо с вами, девчонки, но я уж здесь подожду.

Рой-Рой с Донатом перекинулись на пальцах парой слов. Когда они снова посмотрели на Хендрикса, тот понял, что они о чем-то договорились. Пауза означала, что разговор окончен. Потом их взгляды скользнули куда-то мимо него.

— Эдди, ты никогда не пробовал мягкопанцирных крабов?

Детектив обернулся и увидел Виктора Серафима. Вырос будто из-под земли, как и его ребята.

Он отрицательно покачал головой.

— Хотя еще один хот-дог я бы прикончил, — сказал он, догадываясь, что все и так решено.

— Лучшие в городе, Эдди.

— Издеваетесь? — Окончательно успокоившись, Хендрикс округлил руки, словно защищая свой живот. — У меня аллергия на дары моря — на все, что ползает и плавает.

— Знал бы ты, чего ты себя лишаешь!

Сквозь мерное буханье рэпа, доносившееся из аркад, прорвались фанфары охотничьих рожков, возвещавшие о начале забега на том самом ипподроме, где он, помнится, проматывал всю свою наличность двадцать лет назад. Где делал первые ставки на механических лошадок.

— Я знаю, чего я себя лишил.

Виктор улыбнулся:

— Мальчики тебя не обижали?

Он казался совсем безобидным в своем помятом костюме, проволочных очках и белых плетенках. Соломенная шляпа молодцевато сдвинута на затылок, открывая загорелый лоб. Посмотришь — чей-нибудь любимый дядюшка.

— Да нет. Мы просто стояли, болтали, а тут — вы.

— Обжареные в масле, с острым соусом, с нежными рулетиками… Трудно устоять, Эдди.

— Не травите душу, а?

Виктор обхватил детектива за короткую шею и слегка пригнул его, словно желая показать, что для дурных эмоций оснований нет.

— Ладно, идем!

Он работал на Виктора уже три с лишним месяца, с тех самых пор, как начал катастрофически задерживать платежи. Полоса невезения в Атлантик-Сити — и будущее померкло. Тогда-то Виктор и предложил то, что показалось Эдди простым выходом. Возможность отработать долги, перейдя к нему на службу. От него требовалось главным образом осуществлять проверки по кредитам, иногда — слежку, ну и где-то, может, незаконное проникновение, где-то — прослушивание телефона. Работа непыльная. У него были друзья в департаменте, которые понимали, что частнику иногда приходится заниматься подобными вещами, чтобы добиться результатов. В течение двадцати лет оставаясь на вольных хлебах, он платил все взносы как следователь по делам мошенничества при страховой компании в Гэри, штат Индиана. Ему не впервой было работать по ту сторону полицейского значка, но он хорошо понимал, что настанет день, когда не так-то просто будет дать задний ход. Достаточно переступить черту.

Примерно об этом он и собирался переговорить с Виктором, когда покончит с новостями о Карен Уэлфорд.

Эдди Хендрикс хотел вернуть себе независимость.

Он точно знал, что нужно сказать. Время, потраченное на отработку дела Уэлфорда, накопленная информация, растущие доказательства преступного умысла — тут уж хочешь не хочешь, а придется идти к копам: он и так слишком глубоко увяз. Вся хитрость в том, чтобы сказать это, не вызывая подозрений, не создавая впечатления, что он угрожает чьим-то интересам. С Виктором лишняя осторожность никогда не помешает. Виктор человек непредсказуемый. Но он не любит перемен и своего не упустит.

Принимая деньги от ростовщика (а Хендрикс отнюдь не питал иллюзий), ты как бы заранее накидываешь себе на шею удавку: ты не выходишь из игры — просто оттягиваешь собственную казнь. И неважно, наличными или натурой: не заплатил — пеняй на себя!

Помимо них по дощатому променаду пляжа Риджелмен прогуливались и другие праздношатающиеся, но обычного августовского столпотворения не было. Люди стремились укрыться в тени, находя день слишком жарким, чтобы получать удовольствие, не имея возможности освежиться. С тех пор как на городских пляжах ожил и прочно обосновался панический страх больничных отходов, мало кто отваживался залезать в воду.

Солнце, все еще высоко стоявшее над Бруклином, было похоже на сверкающее лезвие топора, застрявшего в небе. Можно было бы догадаться, что Виктор будет настаивать на пешей прогулке, зная, как Эдди ненавидит пляжи.

Босс развил бешеную скорость, пара его дрессированных динго трусила немного позади, чуть не наступая Хендриксу на пятки. Тот изо всех сил старался не дать им себя перегнать.

Через пять минут детектив стал задыхаться, в носу снова запульсировало, от пота щипало глаза.

— Мы можем поговорить?

— Запросто. — Виктор остановился, поджидая его под ржавой вышкой — бывшим ярмарочным аттракционом «Прыжки с парашютом», который достаточно давно вышел из строя, чтобы его объявили ориентиром. — Слышишь этот звук?

Паутинообразная конструкция жалобно постанывала прерывистым металлическим стоном, как покачивающийся на волнах бакен.

— При нагревании металл расширяется, — сказал Виктор, зашагав дальше, как только Хендрикс его догнал. — Этот звук напоминает мне, как брат Солдо, наш приходской священник, звонил «Ангелюс»,[29]когда я был маленький.