— Погоди. Я сам.

Он постучался в калитку, что была прорезана в тяжелых чугунных воротах. Еще раз, потом еще. Открывать ему никто не спешил. Свистунов пожал плечами, отошел в сторону:

— Ну и что? Я же говорю, что надо…

А реакция у него всегда была лучше, чем у Руслана. Он уловил это движение в одном из окон всей своей кожей. Ее внезапно расширившиеся поры, пропустив больше воздуха, сделали тело удивительно легким. И почему-то подумалось не о себе, о Руслане. Опасность. Тренированное тело откликнулось мгновенно. Пружина распрямилась, ударила, и внутри словно бы все взорвалось. Кинулся, свалил Свистунова, покатил по земле в сторону, к прудику, к двум склонившимся ивам. Выстрел прогремел не один, несколько. Также всей кожей, инстинктивно почувствовал, что не зацепило. И Свистунова тоже. Свежая человеческая кровь пахла очень остро, специфически, это он тоже вспомнил. Мимо: значит, пока пронесло. Но и не закончилось.

— Ах ты… — выругался Руслан и потянулся за пистолетом.

Он же тряхнул Свистунова как следует, закричал:

— Дурак! Он сверху бьет! А ты лежишь тут! На открытом месте! Давай за ивы!

Вскочили, до деревьев осталось каких-то два шага. Он понял, что сейчас будет еще выстрел, и, рванув Руслана на себя, как-то дико, по-звериному прыгнул в сторону, к деревьям, к воде. Снова упали, одна его нога попала прямо в зеленую ряску, хорошо, что яма оказалась неглубокой. На всякий случай он прикрыл Свистунова.

— Да ты что?! Совсем сдурел?! Я сам! Сам!

— Заткнись!

И тут пошел ОМОН. Сзади, совсем с другой стороны. Стрелявший из окна, с третьего этажа, даже не успел поменять позицию. «Своих» было гораздо больше. И у тех, что в особняке, только один пистолет. Во всяком случае, больше оттуда не стреляли. За открывшимися наконец воротами он увидел уже рукопашную: парни в камуфляже заламывали руки двум отчаянно хрипевшим мужикам. Третий свалился сверху, с третьего этажа, покатился по земле, к мужику тотчас кинулись, тот завыл, заблажил что-то нечленораздельное, злое.

Руслан Свистунов вырвался из-за его, мукаевской, спины, размахивая пистолетом, кинулся вдому:

— Где он, это урод?! Который стрелял?! Где?!

Отошел в сторону, устало опустился на груду лежащих досок. Икры ног подрагивали от напряжения, во рту было сухо. Внутри все еще звенело, сердце выталкивало в артерию кровь, словно осколки: остро, больно. Сейчас они сами. Пока сами. А потом уже он.

Тот, что прыгнул с третьего этажа, ругаясь, жаловался на сломанную ногу:

— Ну что ж вы, суки?! Да за что-о?! Болит ведь!

— Давай-давай, там подлечат! — Ему защелкнули наручники на заломленных за спину руках, толкнули к воротам.

— О-о-о! Нога-а!

— Е…! Не на себе ж его тащить! — выругался кто-то.

Все так же устало он поднялся с досок, подошел:

— Подождите. «Скорую», наверное, надо. Вдруг у него, и правда, перелом?

Мужик вдруг замолчал, уставился на него, следователя Мукаева, не мигая. И вдруг прошелестел:

— С-сука.

— Что? Сказали вы что?

— Я ж тебя по башке. Я ж думал, что тебе теперь крышка.

— Так это вы меня ударили?

Недоумение, не больше. Его обидчик был похож на волка, которого охотники затравили, скрутили и теперь выставили на всеобщее обозрение, как существо отныне не опасное, хотя в глазах у хищника по-прежнему злость. Но в зубах-то палка. Вот пусть ее и кусает.

— Так это вы меня ударили? — повторил он.

— С-сука!

— Иван Александрович, разрешите я его… — сказал кто-то из мужиков, одетых в камуфляж.

— Отставить.

Руслан Свистунов стоял на пороге, вытирая грязное лицо. Сплюнул, подошел:

— Так что? Этот тебя, Иван? В машину его! И в управление. Всех остальных тоже. Сейчас проведем обыск в присутствии понятых, потом поедем разбираться. Однако, — покачал Руслан головой и повторил: — Однако.

— Надо было не газом тебя накачивать, чтоб память отшибло, а пришить, и точка, — просвистел задержанный. И глаза у того были волчьи, желтые. — С-сука. Пришить надо было, как я говорил. Да побоялись оставлять в уликах следовательское тело. Не пошли на мокрое. А ты вспомнил, значит. С-сука.

И тут он наконец почувствовал, как поднимается кверху пузырь. В самом деле, что это он? Так вот же. Все кончено. Он нашел. Это тот самый человек. Тот самый. И он рванулся. Никто не удержал. Он понял, что и не удержит. Можно было бы и убить.

— Ты-ы! Значит, это ты-ы?! Ты это сделал?!

Тряхнул как следует желтоглазого, потянулся пальцами к горлу:

— Ты-ы!

— О-о-о! Нога-а!

— Кто давал мне газ?! Ты?

— Нет! Пусти!

— Кто он? В доме?

— Нога-а-а…

Тот, которого он мял сильными руками, совсем ошалел от боли. Какой это, к черту, волк? Опоек. Все они здесь отравлены дармовым спиртом, все больные. Отшвырнул желтоглазого, кинулся в дом, но натолкнулся по пути на капитана Свистунова.

— Ладно, Ваня, остынь.

— Да отойди ты!!!

— Ну, хочешь задушить их всех, так задуши! Оформим как превышение власти, так тебе ж на это наплевать! Ты за этим сюда пришел. За трупами.

— Да не с тобой же это сделали! Не с тобой!

— Зайдем в дом.

Свистунов легонько подтолкнул его к дверям, парням, обернувшись, сказал:

— Везите. Мы подъедем.

Потом пальцами цепко сжал его плечо:

— Не стоит. Не сейчас. Давай, Ваня, дыши ровнее.

Он чувствовал, что Руслан держит крепко, и напрягся, борясь с пузырем. Прав друг детства. Не сейчас. Вошел, огляделся. Нет, здесь, в доме, уже не был. Никогда. Видимо, держали в подвале. Хрипло спросил Свистунова:

— Всех взяли?

— Кто был в доме — всех. Стрелка тоже. Оружие на экспертизу пойдет. Проверим, что за пистолетик такой.

— Ты думаешь, еще кто-то есть?

— А как же! Большой человек есть. Это так — шестерки. Да ты сам все понимаешь.

— Да. Понимаю.

— Вот потому и не стоит. Они небось и Хозяина-то никогда не видели. Тебе бы выпить. Чистого спиртику. Знаешь, сколько здесь этого добра?

— Да отстань ты!

— Ладно, это успеет. Сейчас надо все здесь осмотреть и оформить протокол. С чего начнем? С подвала?

— Да. С подвала.

— Тогда давай к лестнице. Направо, Ваня, направо. Там дверь и несколько ступенек вниз.

Он пошел вперед, Руслан следом. И его спине:

— Иван?