– Она должна уехать! – твердо сказала мать, показывая пальцем на эту «кудрявую лахудру». Лахудра же сидела на старом диване и, обхватив себя руками за плечи, качалась из стороны в сторону, молчала и не сводила глаз с Лауры. Лаура поняла, что мать объявила ей войну.

– Она останется, – коротко ответила Лаура.

– Это моя квартира.

– Ну и что. Я тут прописана.

– Она не имеет права здесь быть.

– Она есть, и все!

Дальше была милиция, проверка паспортов, нелепые сцены, крики и угрозы, и все это на глазах у соседей. Жанна бегала от одной женщины к другой и плакала, соседи махали руками и что-то злое бросали ей в спину. Мама считала, что поступает правильно. На самом деле она всего лишь хотела, чтобы жизнь стала простой и понятной. Такой, как у всех. Других объяснений не было. Лаура смотрела на беснующуюся толпу и думала, что за всем этим есть только один вопрос: чем же мы, собственно, вам помешали? Не шумели, не пили крепких алкогольных напитков, не включали музыку громко ни до, ни после одиннадцати часов, не дебоширили и не создавали пожара. Мы просто были чуть-чуть не такие, как все. И из-за этого пришлось вызывать милицию.

– Ваша… м-м-м… подруга не имеет права здесь находиться без разрешения собственника, – цедил сквозь зубы невысокий, немного развязно державшийся сотрудник милиции.

– Тогда мы уйдем вместе, – покачала головой Лаура. В этот раз, она знала точно, она не допустит никакой глупой ошибки, не поддастся своему страху или слабости, потому что одна секунда такой вот слабости может стоить всей жизни. Может развести людей так далеко в стороны, что ничего уже будет не поправить. – Если Бьянке надо уйти, нам придется уйти вместе. Потому что так правильно.

– Ты с ума сошла? – завизжала мать, когда Лаура, покидав в сумку какие-то детские шмотки, направилась к выходу. – Не пущу.

– Не можешь. Оставайся в СВОЕЙ квартире!

– Ты погубишь ребенка.

– Это мой ребенок. Нравится тебе это или нет!

– Устройся на работу, веди нормальную жизнь. Зачем тебе это! – Мать бежала следом, пыталась вытащить их из лифта, это было невероятно омерзительно и унизительно, и бессмысленно тоже. Против лома нет приема.

Через полгода у мамы не осталось никаких возражений. Лаура вернулась в пустую обшарпанную квартиру, с чемоданами, первой еще тогда собакой, с Санчо, которого забрали у бывших хозяев.

Мама теперь молчала – ради внучки, чтобы та хоть не жила черт-те где, раз уж приходится жить черт-те с кем. Но не заезжала и не звонила почти никогда. Они перестали общаться. И Жанночку она теперь почти не получала в руки, Лаура не хотела ее давать. Зачем, чтобы ребенку гадости говорили? И так вокруг полно дерьма. Москва – не Италия. Косые взгляды на каждом шагу, недаром Бьянка сидит дома безвылазно. Только дома и существовал тот мир, в котором можно было хоть как-то жить.

И все кругом делали вид, что никого не существует. И до этого дня такая сознательная слепота прекрасно работала. Пока не появилась эта Машка. Откуда ее только черт принес? Наивная мордаха, радость щенячья и эта полная Машкина стерильная неосведомленность – все это ошеломило Лауру. Это как увидеть себя вернувшейся из Зазеркалья, из параллельной реальности. Машка не знала ничего о разводе, совершенно ничего не знала о том, как бурный бессмысленный пьяный роман с молодым коллегой мужа буквально разнес на куски болотистый мир ее брака. Машка не слышала криков, истерик, пьяных обвинений и глупых, жалких оправданий, не видела всех этих омерзительных сцен, особенно Костиного лица, которое он спрятал в ладонях. Машка не знала ничего о жгучем чувстве вины.

Машка смотрела на Лауру так, словно бы обе они были по-прежнему школьницы, мечтающие о великом будущем, а конкретно – о поступлении в Строгановку. Лаура тогда исступленно писала акварелью, а Машка звонила и часами болтала о чем-то по телефону с длинным-предлинным шнуром. И сейчас она смотрела и не замечала тех стен, которые Лаура старательно строила, кирпич за кирпичом, чтобы накрепко отгородиться от реальности. У нее была своя реальность, и другой ей было не надо. Да она и не видела той, другой, потому что никуда не смотрела, кроме стены с инопланетянами и странными листьями. Это и был ее мир.

Как так вышло, что Машка свободно и легко прошла сквозь все эти стены? И что теперь с этим делать? Забыть? Можно было бы, конечно, и забыть, и забить, дать неправильный номер телефона, никогда не брать трубку, уйти в небытие… Лаура все это умела, делала многократно, но почему-то вычеркивать Машку из жизни не хотелось.

Она оказалась такой… настоящей, не фальшивой, не поддельной, а нормальной – она сидела, держала бокал с вином, на губах ее блуждала неуверенная, полудетская улыбка, в интонации голоса сквозила какая-то уязвимость, слабость, делавшая ее живой. Лаура так давно не видела по-настоящему живых людей. И потом, какая-то легкая, еле заметная грусть в глазах, то, как она морщилась, отвечая на вопросы о семье и муже, – эта грусть объединяла их сейчас, когда воспоминания юности скорее могли разъединить их, чем дать пищу для разговоров.

– А она странная, твоя школьная подруга, – сказала Бьянка, ревниво разглядывая лицо Лауры.

Машка уехала, впрыгнув в красивую бордовую тачку.

– Еще бы. Это же моя подруга. Какая же еще она должна быть?

– Она тебе нравится?

– Что за глупости! – возмутилась Лаура, впрочем, вполне довольная этим направлением мыслей Бьянки.

– Ты знаешь, что у нас кран на кухне течет?

– Господи, опять? Ты его дергала, наверное.

– Ничего я не дергала! – возмутилась Бьянка.

Ее бледное, почти обескровленное лицо перекосилось от возмущения. Лаура подумала, что всем им, по-хорошему, не помешало бы уехать в какие-то теплые страны, пока окончательно не упал гемоглобин. Италия подошла бы идеально. Италия! Усмешка, а не мечта.

Лаура включила компьютер и попыталась сосредоточиться на работе. Ей заказали сайт о собаках, нужно было готовить исходники, графику, анимацию. Photoshop[8]грузился мучительно долго, к тому же западали клавиши. И те яркие картины-вспышки, что мелькали в ее голове, переезжали в реальность мучительно трудно, теряя по дороге половину выразительности и яркости. Как же так, почему не получается воплотить в жизнь то, что в воображении кажется таким простым и ясным. Вот бы завести флешку, которая бы перекачивала мыслеформы и образы сразу в PDF-формат.

– Как ты думаешь, могут ли люди меняться? Вообще меняться. Не только в мелочах, а по-крупному, чтобы вся жизнь по-другому? Мне кажется, что нет. Вернее, люди могут поменяться, только не по своей воле, а в силу обстоятельств, собственных недостатков и злого рока. И меняться они могут только к худшему.