Он добился успеха, работая на Роллона. Глядя на него, нельзя было сказать ни того, что он франк, ни того, что он раб. Скорее все считали его доверенным лицом Поппы. Его послушание и верность ценил сам Роллон, а в искусстве фехтования он превосходил многих северян.

Сегодня ему не придется обнажать меч – это сделают за него.

– А что это за девчонка убегала от вас?

Взор франка затуманился, но Таурин получил ответ на этот вопрос быстро и без применения силы.

– Это не просто девчонка. Это принцесса Гизела, дочь короля!

Таурин смутно припоминал потрепанное платье той девочки, ничем не напоминавшее наряд франкской принцессы. Впрочем, девушка была худенькой и светловолосой, точь-в-точь как Гизела. Таурин не думал, что солдат станет обманывать его – после пыток и перед смертью.

Значит, он говорил правду. «Так-так, – размышлял Таурин. – Франкская принцесса Гизела носит платье служанки и среди ночи одна разгуливает по дворцу епископа». Вначале он удивился, затем растерялся, но потом быстро пришел в себя. Какой бы ни была причина столь глупого поведения, это значительно облегчало его задачу – сжить девчонку со свету.

Один из воинов Роллона подошел к Таурину.

– Нам действительно нужно их убить? – спросил он.

На самом деле воин нисколько не сочувствовал вражеским солдатам, просто ему было лень убивать пленников, ведь казнь – столь же скучное занятие, как и свежевание пушного зверя или поддержание огня.

Таурин смерил его холодным взглядом. Он знал этого парня – это был франк, как и сам Таурин. Когда-то этот мужчина был монахом, но отрекся от веры во Христа и начал поклоняться языческим богам. Таурин презирал его, хотя – или, скорее, потому что – сам был таким же. Да, Таурин не отрекся от христианской веры, но он служил норманнам, хранил им верность, делал все, что от него требовали. И все это ради того, чтобы не погибнуть. В отличие от Фульрада и Фаро, Таурин боялся смерти.

Он подавил вздох. Каждый раз, когда франки умирали от руки норманнов, Таурину казалось, что его сердце превратилось в камень и уже ничто в этом мире не может задеть его. Тем не менее его душу окутала печаль, когда он дал солдатам знак казнить пленников. Но печаль была еще не самое страшное. Хуже всего были воспоминания, всплывавшие на поверхности его сознания, мутного, как зловонная, гнилая вода в болоте. И в этом болоте было полно чудовищ.

Захватчики пришли с севера. Бич Божий, вот как их называли. Таурин был тогда очень молод, а его враги столь многочисленны. Они сражались не как рыцари, а как крестьяне. Размахивали секирами, прорубаясь сквозь вражеское войско. Они не выбирали жертв, они разили врагов, точно собирали урожай или пахали поле. Северяне несли с собой разрушение и смерть. Они пришли, чтобы уничтожить его любовь… чтобы разрушить…

Таурина затошнило. Чтобы скрыть вспыхнувшие в нем чувства, он повернулся к солдатам и крикнул:

– Ну же!

Палачи более не медлили. Они потащили пленников из дворца во двор. Эта суета привлекла внимание стражников, служивших Роллону. Хотя по рангу они были намного выше его, стражники позволили Таурину лично отдать приказ о начале казни. «Словно этим они оказывают мне услугу», – мрачно подумал раб.

Оба франка опустились на колени. Таурин не видел, заставили их это сделать или же Фульрад и Фаро сами решили принять смерть коленопреклоненными. Как бы то ни было, он не услышал крика, только резкий выдох палача, занесшего топор, и глуховатый стук голов о землю – сперва одной, потом другой. Это был неприятный, мучительный звук, и Таурина вновь затошнило. Но по крайней мере – этим он пытался успокоить себя – Фаро и Фульрад умерли как воины. Таурин видел, сколь страшной может быть смерть от руки норманнов. Смерть через повешенье… или сожжение…

Они размалывали черепа, словно зерно, только не мука сыпалась на жернова, а проливалась людская кровь. Они отрубали руки и ноги, будто ветки трухлявого дерева. Они были высокими, красивыми, но дикими.

Таурин в последний раз взглянул на обезглавленные тела и отвернулся. Печаль все еще сжимала его горло, но на губах уже заиграла улыбка.

Смерть этих мужчин была ужасна – но не бессмысленна. Она служила доказательством того, что между двумя народами так и не воцарился мир. Речь шла лишь о временном перемирии, и тот, кто нарушил границу, должен был умереть. Люди, верившие в договор, заключенный в Сен-Клер-сюр-Эпте, ошибались.

Таурин уже хотел направиться во дворец епископа на поиски принцессы, но тут к нему подбежал какой-то юноша. Как и Поппа, он был родом из Байе. Таурин поручил ему искать девчонку.

– Ее нигде нет! – запыхавшись, выдохнул парень.

– То есть? – Таурин нахмурился.

– Она будто сквозь землю провалилась! Зато я видел, как один из конюших тащил в подвал какую-то девку. Наверное, она что-то украла. И она была в платье служанки. Ты ведь велел искать такую, да?

Лицо Таурина просветлело.

– Наверное, это она! – радостно воскликнул он.

Поппа получит то, чего хочет. А Таурина интересовала только месть – месть за его любовь, которой пришлось страдать. И пока он не отомстит, ему не обрести покоя. От него никому не скрыться.

Руна вновь попыталась поговорить с незнакомкой, но так и не смогла добиться взаимопонимания. Как бы медленно она ни произносила слова, франкская девушка смотрела на нее со страхом и недоумением. В какой-то момент ее глаза наполнились слезами. Она прислонилась к стене и разрыдалась.

Руна, беспокойно расхаживая туда-сюда по комнате, пыталась вспомнить слова, которым научил ее Тир – он немного говорил по-франкски. Впрочем, первым предложением, которому он научил ее, было: «Я убью тебя». Для Тира убийство было главным в жизни – гораздо важнее необходимости объяснить кому-то, что тебе холодно, что ты хочешь есть, что тебе нужна помощь. И Руна приняла решение. Для того чтобы добиться своего, ей не требуется согласие этой девушки. Руна схватила ее за руку и оттащила от стены. Незнакомка завопила, словно прикосновение северянки обожгло ее.

Ее крик не остался незамеченным. Даже самый бессердечный стражник прибежал бы посмотреть, кого тут убивают. Хотя жизнь этой девушки ничего не стоила – учитывая то, что ее заперли тут, в холодной камере, – ее крики вызвали сочувствие у солдата, дежурившего этой ночью в темнице. Снаружи послышались шаги.

Тем временем незнакомка пришла в себя. Она закусила губу, а потом пробормотала что-то на неизвестном Руне языке. В потоке слов норманнка разобрала три знакомых слога. Это было имя – Гизела. Так звали эту девушку? Но ведь именно такое имя носила франкская принцесса! Может быть, это совпадение? Но принцесса была очень похожа на эту девушку…

Однако времени разбираться с этим не оставалось. Засов со скрежетом отодвинулся, и дверь отворилась. В последний момент Руна успела отпрыгнуть в угол и вжаться в стену, прячась в темноте. Сейчас она уже не думала о словах франкской девушки, радуясь тому, что все пошло так, как она и рассчитывала.