посвященные. Безопасно и действенно. Ну и еще там простые средства, капли, конечно, в небольших количествах. Нечего мудрить, когда все ответы на поверхности. Шелдона в общем-то легко усыпить на часок-другой… Потом только лучше не злить.

— Да. Нужно вернуться домой и быть паинькой, иначе он заподозрит неладное.

В кухне недолго стояла тишина. Лиза пила кофе, не сводя взгляда с темного угла напротив. Джим тер ноющие суставы.

— Он и так знает, что вы с ним делаете, я уверена, — сказала Грейс. — Дело в том, чтобы не переходить черту.

— Какую черту? Он сам ищет, как за нее выйти, — спросила Лиза.

— Наша черта и его черта — это разные вещи, — поправил ее Джим. — Для нас черта — это людское порицание и собственная беспомощность.

— За смертью та черта, за которой он на самом деле увидит себя. И если он вернется, а он ведь вернется, — всем будет несладко.

Слова Грейс произвели фурор. Лиза чуть не подавилась кофе. Джим сжал руки в кулаки. Костяшки покраснели так, что, казалось, еще немного и взорвутся. Но он в этот раз даже не почувствовал боли.

— Грейс, ты же не думаешь, что мы… — выдохнул Джим.

— За кого вы меня держите? Конечно не думаю.

— Тебя так давно не было, мы думали…

— Да вы чего? Конечно вы ему помогаете и верите в него. Как мы и всегда. Как и Джексону.

— Джексон ведь сам. Он в нас-то и не нуждался.

— Он нуждался в каждом и нуждается сейчас. Шелдон… Шелдону просто нужно чуть больше внимания, — сказала Грейс и замешкалась. — Хорошо, хорошо, что он не один в таком деле. Меня только одно волнует.

— Что тебя волнует? — тихо спросила Лиза.

Грейс замялась. Закусила губу, как-то неловко дернулась в противоположную от сумки сторону. Разум на мгновение дал сбой. Перед глазами помутнело, в ушах звуки перемешались, сгустились, зазвенели. Она осторожно взяла с пола сумку, раскрыла ее и сказала:

— Мне удалось кое-что урвать. Личные дела, и у нас могут быть проблемы. В деле Джексона…

И вдруг на кухню вбежала пепельноволосая бледная Сабрина. Взмыленная, в пальто, усыпанном листьями, лохматая, но до абсурда счастливая.

— Шелдон вернулся! — пропела она.

Джим и Лиза выбежали из кухни быстрее, чем Грейс успела осознать слова Сабрины.

IX глава

Джим и Лиза пропали в коридоре. Шаги поглотились тишиной дома так быстро, словно ему важно стереть воспоминания о присутствии людей. Сабрина растворилась в темноте кухни.

В гостиной горел камин, беззвучно потрескивали поленья. Шелдон сидел на диване по-турецки. Тощие ноги, похожие ветви высохшего дерева, выглядывали из тонких штанов. Рубашка с испачканными кровью рукавами, прилипла к спине, и через пропитанную потом ткань виднелась красноватая полоса позвоночника. Его длинное нескладное тело в белой одежде в темноте комнаты, казалось, светилось. В нем почти не осталось человеческого.

Когда в комнату зашла Грейс, Шелдон не посмотрел на нее, а продолжал бесстрастно дырявить стену взглядом.

— Здравствуй, — произнес он.

Грейс подумала, что ей послышалось. В тишине помещения, искусственно погруженного в мрак тяжелыми старыми шторами, даже тихий скрип пола под ногами казался оглушительным в сравнении с голосом.

Грейс не поприветствовала Шелдона в ответ. Она вглядывалась в лицо, когда-то выглядевшее совсем иначе, и с трудом узнавала. Медленно подошла ближе, но не села рядом, а заняла кресло напротив и сказала:

— Выглядишь ужасно.

— Меня это не волнует.

— Ты болен.

— Кто сказал это? Общество, которое владеет нами? Или люди, которые обществу подчиняются? — проговорил Шелдон. Голос его за годы не изменился. Все такой же глубокий и хриплый, далекий, словно доносящийся из глубины.

— Это не важно. Тебе нужно заботиться о здоровье. Мы должны быть в ясном уме.

— Я совершенно здоров.

— Врачи бы так не сказали.

— Они — слуги. Слуги мира. Он говорит нам быть здоровыми, быть счастливыми, быть работящими, быть здесь. Он говорит: это для нас. Но он врет. Он забирает нас. Он — наш страж, страж темницы. Все вокруг, весь мир, обработанный рабским трудом человеческим, — страх, взращенный в абсолют. Мир заставляет бояться, одурманивает мыслями о безопасности и снова пугает. Все вокруг нас — ужас. Ужас, скрывающий кошмар за маской благодати, чтобы завлечь в еще больший хаос. Только страх. Никакой любви. Любви — нет. Мир отнял ее.

Блаженство безмятежности впиталось в лицо Шелдона непроницаемой маской. Он смотрел на стену, но видел, казалось, намного больше.

— Неужели ты не знаешь этого, Грейс?

— Я знаю, но не хочу, чтобы ты так оправдывал свою безответственность.

— Безответственность? — отстраненно хмыкнул Шелдон. — Он сказал, что доволен мной. Я здоров. Тело — это моя клетка, она может и ржаветь, и рассыпаться. А душа — душа не слабеет. Она только крепчает. Она не исчезнет. А чем можешь похвастаться ты? Крепкой темницей?

Грейс всматривалась долго, но он даже не обратил на это внимания. Непроницаемым взглядом смотрел вперед, не моргая. И, кажется, был близок к тому, чтобы улыбнуться.

— Я вижу, тебя грызет вопрос. Задай его. Этот вопрос важен, — проговорил Шелдон.

Грейс впервые за многие годы стало не по себе.

— Я просто пришла к тебе, — сказала Грейс.

— Ты пришла за мной, а не ко мне, — отсутствующим тоном ответил Шелдон. — Зачем проверяешь мою верность?

Грейс захотелось пить. В горле пересохло, кожа под водолазкой покрывалась липким потом. Жарко, впервые за долгое время. Совсем забытое ощущение.

Она вдруг вспомнила времена, когда Шелдон был чуть менее разговорчив и чуть более понятен. Времена человечности, обыкновенной жизни и свободы, которую они потеряли. Или отдали, чтобы получить что-то большее?

— Зачем ты пришла на самом деле, Грейс Хармон? — прохрипел Шелдон.

Грейс пыталась сообразить. Джим и Лиза не слишком удивили, Сабрина давно такая, а сейчас, похоже, скатилась в яму абсурдного поклонения. А вот с Шелдоном случилось настоящее душевное изменение.

Это был уже не он. Во всяком случае, не только он.