Тоже, конечно, интересный вариант: берут известного ученого в родном городе, привозят в другой, и говорят: сиди здесь и не выезжай отсюда никуда. Но, что ни говори, вроде как и на свободе. Хотя и под «дамокловым мечом». Следствие тем временем велось просто «молниеносными» темпами, учитывая, что никаких новых компроматов на доктора не появлялось. Если точнее, следствие велось, как вялотекущая шизофрения. Между сильными мира того шла интенсивная переписка. Хирурги хлопотали за колле­гу. Ильич беспокоился — что там новенького с «шпионом в белом халате»? Уншлихт И. С. с иезуитской изворотливос­тью посылал вождю всякие не имеющие к делу отписки. А профессор Федоров (вы, наверное, думаете, что он ком­фортно проживает в какой-нибудь московской гостинице, ожидая, когда правда, наконец, восторжествует и следова­тели вежливо извинятся перед ним? Помните, Уншлихт обещал ограничиться «подпиской о невыезде» из Моск­вы?) тем временем, выслушав 5 ноября 21г. заключение по­мощника уполномоченного Петрогубчека о его, С. И. Федо­рова, мнимых преступлениях, был сопровожден по этапу в лагерь принудработ, куда знаменитого доктора определили на перевоспитание тяжелым физическим трудом сроком на два года.

А в Москве идет бурная переписка: Семашко пишет Ле­нину, Ленин пишет Уншлихту, члены Общества имени Пирогова собираются в потертых визитках на собрания в защиту коллеги.

А профессор Федоров своими знаменитыми руками, спасшими от смерти тысячи людей, неистово любящий свою работу, занимается тем временем «принудительным трудом». Сей факт даже комментировать как-то неловко. Читателю хватит и минимального воображения, чтобы представить себе эту картину по всех красках и нюансах.

Знаменитого доктора спас не Ильич, не Семашко, не Пироговское общество и не международная обществен­ность. Трудно сказать, выдержал бы он все два года при­нудработ в концлагере, если бы не удачно подоспевшее по­становление Президиума ВЧК от 29 ноября 1921 г. Нет, не одумались следователи, не разобрались руководители, просто было опубликовано Постановление ВЦИК об ам­нистии. Так что освободили «американского контрразвед­чика» С. И. Федорова из лагеря без реабилитации. Она пришла к нему посмертно... А остальных «шпионов» рас­стреляли...

«Кресты», «Белый Крест» и польза пролетарского происхождения

Фабрикация дела о «Финской шпионско-белогвардейской группе» по своей технологии не отличалась от других разработок петроградских следователей...

Как я уже отмечал выше, учитывая близость границы и наличие на территории Петроградской губернии большого числа граждан финской и ингерманландской националь­ности, следователи, приступившие к созданию этого «Дела», не были стеснены в отборе кандидатур в «шпио­ны». При первом отлове отобрали 59 человек. Часть из них, после допросов и фабрикации материалов, расстреляли (об этих мучениках мы расскажем ниже подробнее); 34 челове­ка, столь же виновные, как и расстрелянные, были снисхо­дительно отпущены на волю. Остальные были заключены на различные сроки принудительных работ в лагеря...

«Резидентом» финских шпионов на территории губер­нии «назначили» привычно моряка. И действительно, из отсеянной следователями для расстрела «компании» воен­ный моряк на роль руководителя «шпионско-белогвардейской группы» годился более всего. Судите сами.

«Дело Романова»

Романов Сергей Иванович, 1897 г. р., уроженец Калишкской губернии (Польша). Уже в силу места рождения— подозрителен. Но не настолько, чтобы «назначать» его ре­зидентом польской разведки. Ибо был в биографии моряка куда более значительный штрих: младший офицер с эскад­ренного миноносца «Выносливый» участвовал в Кронш­тадтском восстании, бежал с экипажем по льду залива в дружественную Финляндию, которая, однако ж, к столь большому наплыву военных моряков была не готова, и оказались моряки на берегу в лагере для интернированных.

Моряки, как известно, люди свободолюбивые. А русскому человеку вообще везде, кроме России, долго жить неуют­но. И пошли моряки обратно. Уже посуху, через границу. 18.07.20 г. Сергей Иванович и был первый раз арестован — «за переход границы с целью шпионажа». Тут же, без дол­гих разговоров, его приговорили к расстрелу (как помнит читатель, было к тому времени у пограничников такое раз­решение — «кронморяков», переходивших границу, рас­стреливать на месте). Но с приведением приговора в ис­полнение, на счастье, замешкались. Тут как раз «подвали­ла» амнистия. И расстрел младшему офицеру заменили лишением свободы. Поскольку к этому делу он был уже, к сожалению, привычен, отнесся к приговору спокойно, без истерик. Тем более и речь-то шла о нормальной физичес­кой работе в активно к тому времени функционирующем лагере «Кресты».

Когда следователи Петрочека начали «раскручивать» «Заговор Таганцева», когда наряду с основным «Делом» де­сятки особоуполномоченных трудились в поте лиц над ма­ленькими «делами», и вспомнили о военном моряке, при­лежно трудившемся во 2-м лагере принудработ «Кресты». Уже 3 июля 1921 г. Сергея Ивановича привозят на допрос в «Большой дом». Понимая, что по пустякам сюда из «Крес­тов» не возят, Романов чистосердечно рассказал все, что знал. А так как не знал он почти ничего, о существовании «Петроградской боевой организации», по его словам, представления не имел, и даже стойко отрицал знакомство с профессором Таганцевым (которого действительно в гла­за не видел, как-то не пересекались ранее их жизненные пути), то полагал, что отпустят его в ставшие родными «Кресты» для короткой, как он думал, дальнейшей от­сидки.

Наверное, наш искушенный читатель уже не сильно удивится, если скажу, что никуда Романова не отвезли, тем более — не отпустили. А приговорили — по постановлению Президиума ПЧК от 24.08.21 г., «на основании имеющихся в деле данных», к расстрелу.

А теперь представьте себе удивление прокуроров Ге­неральной прокуратуры РФ, не обнаруживших в «Деле» С. И. Романова никаких свидетельств его преступной жизни.

При первом чтении материалов «Дела В. А. Матвеева» мне казалось, что этому «финскому шпиону» повезет боль­ше, чем кронштадтскому моряку (к тому времени у меня уже сложилось представление о горестной судьбе людей, короткое время принадлежавших к суровому кронштадтс­кому братству).

«Дело Матвеева»

Матвеев Виктор Александрович, 1891 г. р., уроженец Петроградской губернии (разумеется, в 1891 г. она называ­лась иначе), надсмотрщик телеграфа на Николаевской же­лезной дороге. Чувствуете социальную разницу: не офицер какой-нибудь, хотя бы и младший, а пролетарий железно­дорожного труда. Арестован был по доносу. Но в чем его обвинял анонимный «друг народа» — неизвестно. Что соби­рались ему инкриминировать следователи поначалу — тоже остается только гадать. Но факт остается фактом: сам ли, по собственному желанию, с подсказки ли следователя или под некоторым легким нажимом с его стороны, но дал скромный провинциальный телеграфист сенсационные показания (для нас сегодня и не такие удивительные, читателю наших очерков уже попадалось подобное обвинение, предъявляе­мое некоторым проходившим по делу гражданам).

Оказывается, В. А. Матвеев всего за 100000 (еще раз на­помним читателям — это всего несколько рублей по курсу 1913 г.) вызвался устроить тайное телеграфное сообщение между Россией и Финляндией! Поскольку предъявить сле­дователям какие-либо устройства или чертежи будущего «проекта века» он не смог, в его показаниях появилась при­мечательная фраза о том, что обещание-то он дал, но «за­тем отказался от этой затеи».