«Тише! Ильич думать будет!»

А человечный и мудрый Ильич ломал голову (если ло­мал, а может, и отложил дурацкую записку Ксенофонтова в силу явного бреда в ней изложенного, а может, руки все не доходили заняться человеком, за которого ходатайство­вали его друзья Горький, Бонч-Бруевич, Семашко) над фантастической фабулой письма зампреда ВЧК. Какие бе­лофинны? Какой плен в мае 1920? Что за игра в «кошки- мышки» между резидентом американской разведки Федо­ровым и присланным из Финляндии белогвардейцем? Что за оперативники в питерском и московском розыске, если и Федорова, и этого пресловутого белогвардейца ищут- ищут, а найти не могут? И за что, соответственно, было арестовывать Федорова, если ему пока что ничего конкрет­ного нельзя инкриминировать? И зачем его держать в двух питерских контрразведках сразу? Такой клубок противоре­чий предложил вождю мирового пролетариата опытней­ший чекист И. К. Ксенофонтов, что даже при свойствен­ном Владимиру Ильичу умении мгновенно просчитывать варианты, схватывать информацию на лету, он вряд ли мог составить себе четкое представление о начатом петроград­скими следователями деле об американской контрразведке на российско-финляндской границе... Но возможно, Ле­нин какое-то свое недоумение и высказал... И не стал скрывать раздражения от глупости исполнителей от руко­водства ВЧК. А те — от своих питерских коллег.

Во всяком случае, уже 25 мая, спустя 23 дня после ареста и посадки в кутузку профессора Федорова, вдруг возникает несколько иная, модернизированная версия его преступ­ных деяний.

25 августа 1920 г. Председатель Петрогубчека (в то время это был еще И. И. Бакаев) телеграммой сообщил, что про­фессор Федоров арестован за укрывательство шпиона Финляндского Генштаба. Как помним, это была первона­чальная версия — сразу ее доказать не удалось, тогда и об­ратились к варианту с мифическим белогвардейцем из Финляндии. Но и «версия Толя» оказалась тупиковой.

Поскольку придумать можно, конечно же, все что угод­но, но коли «дело о Толе» находится на контроле у Предсе­дателя Совнаркома товарища В. И. Ульянова-Ленина, нужны хоть какие-то доказательства. А их, как догадывает­ся читатель, не было ни в особом отделе 7 армии, ни в осо­бом отделе Петрочека.

Но петроградские следователи держались до последне­го. В цитированной выше телеграмме И. Бакаева подчер­кивалось, что «дело Федорова» находится на особом конт­роле в Петрочека и до окончания следствия освобождение его нежелательно.

Шло время, следствие надо было заканчивать, новых данных у следователей не прибавлялось, и 6 сентября, не желая, видимо, связываться с влиятельными московскими ходатаями, по постановлению Петроградской губчека дело Федорова С. И. было направлено на рассмотрение ревтри­буналом. Там, видимо, уже были получены соответствую­щие рекомендации. И решением ревтрибунала, на прият­ное удивление уже отчаявшихся родных, близких, друзей и пациентов, профессор Федоров был освобожден.

Временно. Потому что ничто так не уязвляет сознание, самолюбие людей, у власти стоящих, как ситуация, в кото­рой они власть употребить не могут.

«Профессор, за Вами опять пришли...»

Вторично профессора арестовали 12 сентября 1921 г. Как, видимо, помнит читатель, 24 августа расстреляли большую группу «шпионов» и «террористов» из «Петрог­радской боевой организации». Но «раскручивание» еще нескольких дел, связанных следователями с «Заговором Таганцева», в Питере продолжалось. В том числе было и дело об американо-белогвардейской шпионской группе. Людей, особенно заметных, в деле явно не хватало. Так и возникла идея подключить к группе профессора — челове­ка, первым арестом уже «подмочившего» свою репутацию. На этот раз его арестовали на основе агентурных данных. Хотя по документам он проходит как подследственный, один из участников «Петроградской боевой организации», но еще в те годы у занимавшегося данным делом С. Мельгунова не было никаких сомнений — Холодилин, «зало­живший» десятки людей, в том числе и профессора Федо­рова, был провокатором.

«Очная ставка»

Так или иначе, но Николай Николаевич Холодилин, 1886 г. р., уроженец Рязанской губернии, преподаватель 6 советской школы, сыграл своими многословными пока­заниями весьма мрачную роль в истории «Петроградской боевой организации». Жизнь себе и жене — Татьяне Кон­стантиновне Холодилиной, 1903 г.р., уроженке Петербур­га, временно на этот момент не работавшей, — Николай Холодилин спас.

Десяткам других его показания стоили жизни или, в лучшем случае, долгих лет лагерей и ссылки.

Серьезные неприятности, мягко говоря, грозили и про­фессору Федорову после того, как Холодилин показал: Фе­доров поддерживал тесные связи с белогвардейскими орга­низациями в Финляндии. До поста резидента американс­кой контрразведки в Питере было еще далеко, но и связи с антисоветской организацией Бунакова в Финляндии гро­зила явно не санаторием. Федоров, хотя и имеет уже пе­чальный опыт долгих бесед со следователями Петрочека, а может быть, в силу этого опыта, держался на допросах му­жественно и стойко. Какую-либо вину свою перед Отече­ством категорически отрицал, более того — заявил, что даже писем политического характера в Финляндию никог­да не посылал. Что же касается предъявленного ему госпо­дина Холодилина, то он, Федоров, его никогда не видел, знакомым с ним быть никогда не имел чести, так же как с другими предъявленными ему «участниками» «американс­кой шпионской группы» (а также с упомянутыми в ходе допросов господами Крузенштерном, фон дер Клодтом и Бунаковым). Что же касается бывшего школьного учителя, то тут профессор был стоек, как скала: «Холодилин лжет, что знает меня», — утверждал он, и сбить его с этой пози­ции не могли самые ласковые следователи.

«Следствие будет продолжаться»

Тем временем влиятельные большевики, знавшие и це­нившие Федорова как выдающегося специалиста, медика с европейским именем, не оставили свои хлопоты за него и после второго ареста профессора. Естественно, первым вступился нарком здравоохранения И. А. Семашко. Он уже не решался ходатайствовать об освобождении крупно­го врача и ученого, а скромно просил хотя бы ускорить следствие по делу профессора Федорова, учитывая его да­леко не спартанское здоровье, что при существующих в петроградских тюрьмах дискомфортных условиях грозило наркому потерей полезного кадра своего наркомата. К тому времени и российская интеллигенция еще не расте­ряла ни храбрости, ни чести, требующихся, чтобы всту­паться за несправедливо обиженного властями товарища, и Русское хирургическое общества им. Пирогова также вы­ступило с ходатайством. Правда, в отличие от искушенного в кабинетных сражениях наркома, Общество просило не об ускорении следствия (в сих юридических терминах хи­рурги были не особенно сведущи), а простодушно реко­мендовало освободить ни в чем не повинного хорошего че­ловека и замечательного специалиста.

Руководители и Петрочека, и ВЧК вынужденно давле­нию поддавались, но стремились сохранить лицо и честь мундира. Зам. Пред. ВЧК И. С. Уншлихт в ответ на очеред­ной запрос Ленина сообщил ему 10.11.21 г., что вопрос о Федорове решится после прибытия его в Москву. «В луч­шем случае, будет освобожден под подписку о невыезде из г. Москвы. Следствие будет продолжаться».