например изготовление посуды, самоваров, топоров, иных изделий из железа, что позволяло увеличить доход. Многие тульские оружейники также занимались всяческим ремонтом и розничной торговлей, что часто приводило к их многомесячным отлучкам из Тулы [Граф 1861,1: 134–135; Гамель 1826: X; Кононова 1959: 135–136]. Отхожими промыслами зарабатывали не только относительно самостоятельные тульские оружейники. Брали заказы со стороны и многие сестрорецкие оружейники, работавшие почти исключительно на заводе стрелкового оружия. По некоторым данным, начальники, чье разрешение было необходимо для такой работы, заботились о том, чтобы в сторонние работы было вовлечено как можно больше оружейников [Граф 1861, II: 372; Кононова 1959: 135–136]: ведь они точно знали, что в любой момент могут отозвать оружейников от побочных заработков и переключить их на работу над официальным заводским заказом. Помимо всего прочего, дополнительная работа обеспечивала оружейникам оплачиваемую занятость.

В результате оружейники занимались самыми различными видами работ и лишь иногда, от случая к случаю, практиковались в своем основном ремесле. Похоже, что фабричная система хоть и сузила круг занятий рабочего, но сделала это явно недостаточно. Хотя стремление к различным побочным работам ради дополнительного дохода чаще всего ассоциируется с российским крестьянством, однако такая профессиональная «всеядность» была присуща также и одному из самых высококвалифицированных ремесел.

Побочные работы были связаны для оружейников с гораздо большим риском, чем государственные заказы. Содействовало ли соперничество между оружейниками за получение сторонних контрактов повышению конкурентоспособности мастеров и эффективности выполнения государственных заказов? По словам некоторых современников, в Ижевске и Сестрорецке рынок дополнительного труда был незначительным – в первом городе из-за его изолированности, а во втором – из-за слабой конкурентной позиции по сравнению с металлообрабатывающими мастерскими близлежащего Санкт-Петербурга; кроме того, в Ижевске и Сестрорецке оружейники, испытывая меньшую нужду в побочных заработках, меньше и искали их, чем тульские оружейники. Не имея средств, независимости, досуга и духа предприимчивости, сестрорецкие оружейники не могли производить ни высококачественную, ни дешевую продукцию [Глебов 1862: 165–175; Майков 1861–1862, II: 60–61][153]. Тульские оружейники, похоже, проявляли большую заинтересованность в побочной работе и имели большую склонность к конкуренции. По мнению Ф. Графа, очевидно, что более квалифицированный оружейник и на стороне мог заработать больше. В 1861 году он констатировал: «…конкуренция есть самое энергическое возбуждающее средство, и только посредством соревнования могут быть с успехом применяемы к фабричной промышленности новые изобретения» [Граф 1861: 372–373].

Мелким разрозненным мастерским ставилось в вину ужасающее количество брака при изготовлении стволов для стрелкового оружия. По словам чиновника Ижевского завода М. Субботкина, в отдельные дни негодной оказывалось до 90 % продукции [Субботкин 1863: 164]. Согласно одному исследованию, проведенному в Туле, у независимых производителей ружейных стволов были примитивные печи, представлявшие собой всего-навсего яму в земле. Дымоходом служило отверстие в потолке, а примитивные кожаные мехи приводились в действие вручную; кузнецы еще и старались экономить на древесном угле. В таких условиях нагреть железо до достаточно высокой температуры было сложно. Автор исследования пришел к выводу, что было бы предпочтительнее ковать стволы на фабрике, а не на дому у оружейников [Гамель 1826: 139–140, 145][154].

Оружие, выпускаемое казенными оружейными заводами, хотя в отдельных случаях и производило хорошее впечатление, в целом сильно уступало качеству подобной продукции, выпускавшейся в Льеже, Бирмингеме или Лондоне. В описании русских казенных заводов, сделанном английским наблюдателем, отмечаются несколько уже упомянутых недостатков:

…конечно, здесь, как и везде, ударные замки быстро выводят из строя все остальное. Однако очень мало внимания уделяется и выбору металла для стволов. <…> Высверливание [каналов] и их проверка тоже ведутся спустя рукава. Вследствие всего этого с ружьями часто случаются несчастные случаи; и, вероятно, так и будет продолжаться до тех пор, пока более широкое распространение пристрастия к ружейной охоте не побудит производителей выпускать оружие превосходного качества. <…> В общем, в работе тульских мастеров мы не нашли ничего достойного восхищения. Изделия очень ненадежны и плохо отделаны. Уже при непродолжительном использовании соединения всегда выходят из строя, а винты становятся негодными уже через неделю. Мало в какие безделушки, за исключением разве что табакерок, вкладывается здесь столько же труда, сколько в подобные модные товары в Англии. А вот крупные изделия – водопроводные трубы, фурнитура для простой мебели и т. п. – в основном сделаны прилично [Bremner 1839: 310–311][155].

Система цехов, субподряда и побочных работ способствовала децентрализации производства; современники не сходились во мнениях насчет того, благоприятна ли эта система для российской оружейной промышленности или нет. С точки зрения правительства, система мастерских, в которой не занятые на государственных заказах «избыточные» оружейники зарабатывают на стороне хотя бы часть средств к существованию, давала казне значительную экономию средств. По одной оценке, благодаря системе цехов государство сэкономило 1 000 000 рублей, притом что общие капитальные вложения в завод составляли всего 2 000 000. Кроме того, для обоснования децентрализованной системы мастерских часто ссылались на «удовлетворение от работы» (если воспользоваться современным термином): якобы сами оружейники предпочитали работать дома, со своими родственниками [Глебов 1862: 173–174; Граф 1861, I: 135–136]. Неоднократные попытки централизовать производство на Тульском оружейном заводе в XVIII и XIX веках были сорваны либо оружейниками, либо правительством, либо их совместными усилиями. Эти попытки, кроме того, выразительно иллюстрируют наличие комплементарности в интересах правительства и рабочих.

Первая неудачная попытка централизовать работу оружейников была предпринята еще в XVIII веке, вскоре после открытия Тульского завода. Указ Петра I о создании государственного оружейного завода гласил: «…для лучшего же на Туле в оружейном деле усмотрения и поспешения построить оружейный двор, дабы то ружье делать всеми мастеровыми людьми на том оружейном дворе безостановочно; а по домам, где кто живет, ружья вперед отнюдь не делать»[156]. Последующий запрет на обтирание стволов и подгоночные работы в частных мастерских встретил сопротивление оружейников и никогда не соблюдался [Гамель 1826: 47]. Спустя столетие правительство предприняло более серьезную попытку централизации. В 1824 году инженеры оружейного завода приступили к разработке проекта новой фабрики. Основное внимание при этом уделялось количеству и типу работ, которые должны были выполняться на самом заводе. Предложение о фабрике, концентрирующей всю работу в одном месте, поддержал начальник завода генерал Евстафий Евстафьевич (Густав Густавович) Штаден. Он утверждал, что, если отказаться от частных мастерских, вся работа перейдет под единый контроль и, следовательно, ее качество будет выше. Присутствие же оружейников в поле зрения начальства обеспечит постоянный и неослабный надзор за их поведением [Ашурков 1947: 51]. Хоть и принято считать, что российское правительство стремилось к постоянному и всестороннему надзору за своими подданными, такую степень