– В тот раз тебя пожалели, учитывая твои заслуги, но ничто не длится вечно. Ты решил еще и контрабандой заняться?

– Не твое дело, – бросил Декстер.

– Нет, мое, – со смешком не согласился с ним Голсикис. – Поскольку ты не собираешься исправляться и по-прежнему оказываешь сопротивление властям. Только теперь перед тобой не неженки из теплых кабинетов.

И вот по этому самому смешку Донкат вдруг отчетливо понял, что анархисты рядом. Они практически уже тут. Они захватили прогулочную яхту, по неосторожности забредшую туда, куда предупреждали, что забредать нельзя. Ведь предупреждали же… Но кто этим русским указ? Дикари, одно слово. А вез их всем известный бузотер по кличке Кабан, которого даже из коспехов поперли за излишнюю агрессивность. Коспехи, ну-ка, скажите? «Да-а-а», – донесся до Степы нестройный хор смазанных лиц. А может, он, Кабан этот, вообще с анархистами заодно? Скользкий тип. И опасный. Между прочим, недавно он с подельниками оказал сопротивление наряду полиции. Во как.

Короче, всех анархисты убили, яхту взорвали и на Бойджер скинули. Никто не выжил. А анархистов на молекулы разнес доблестный Пятый Штурмфлот.

И от кристального понимания этой картины у Степы даже заледенели руки. Этот же Голсикис вот-вот отдаст приказ стрелять. Неужели, кроме Донката, никто этого не понимает?

– Господин первый лейтенант, – Степа даже возгордился собой. Голос не дрогнул ничуть. – Разрешите обратиться?

Надо же, вспомнил, как с военными говорить надо. Хотя это наверняка подсознание, рефлекс профессиональный. Что может хотеть этот недомерок, упивающийся бессилием жертв, как минимум одна из которых видела его в далеко не лучшие времена? Правильно: власти, преклонения, подобострастия.

– Да?

Сработало! Он угадал, может отправляться за призом. Обратно на Изюбр? Правда? Дайте два.

Так, шутки в сторону. «Карандаш» обратил на него внимание. Но не более того. Теперь ему надо что-то говорить. А что? Вот тут Степа засбоил. Что может предложить беспомощное тело, жить которому осталось несколько минут? Тщеславие? Упоение всевластием? Пожалуй.

– Господин первый лейтенант, вы не хотите войти в историю?

Еще одно попадание. Взгляд Голсикиса стал заинтересованным.

– Что ты имеешь в виду?

Вот интересно, как эта железяка-переводчик определяет, где в английском надо переводить «вы», а где «ты»? У саксов же разницы нет. По интонации, что ли? Похоже, что так.

– У вас есть шанс попасть в историю в качестве первого человека, вживую увидевшего легендарную четвертую расу галактики.

Что он несет? Какая четвертая раса? А, ладно, им бы до поверхности добраться. Или хотя бы до сюрприза от Соловья. Что-то он затих, кстати. Не может ничего сделать под прицелом? Ну, еще немного попробуем помочь.

– Четвертая раса? Где? – моргнул первый лейтенант.

А? Зацепило?

– Внизу, на Бойджере. Неужели же вы думаете, что такой состав экспедиции может искать на Бойджере что-либо иное, нежели следы древнейшей цивилизации галактики? – Степа поймал кураж, и теперь его словесный понос было не остановить. – Там, внизу, – он махнул рукой, – располагается целый подземный город «четвертых». Они называются… «декеры»… Они вызвали нас к себе, потому что профессор давным-давно поймал их сигнал и расшифровал его.

К нему чуть повернулись даже маски рядовых коспехов. И правильно, чем грандиознее чушь, тем легче в нее поверить. Кто это сказал? Кто-то из землян ведь. А, неважно. Важно лишь держать их внимание. Ну, Сергей Петрович, где же вы?

– И вот теперь мы вынуждены лететь к ним, скрываясь, потому что таково было их условие. У нас есть координаты точки, – поспешно заверил он, осознав, что все-таки несколько перебрал с чушью. Всему есть край. Внимание «псов космоса» начало потихоньку возвращаться к работе. Да где же этот Соловей?

Бух! Вот он. Бан-н-н-нг!

Две вспышки, одна сильнее другой, озарили небольшое помещение переходника. Полыхнуло так, что Степа почти ослеп. Его парализовало. Ни вдохнуть, не выдохнуть. Сознание заметалось перепуганным зайцем. Что? Где? Кто? Когда? Вокруг висел звон и треск. Черные круги прыгали перед глазами. Окружающий мир сделался плотным, твердым. Он лег на грудь многотонной массой, зажимая в ледяных тисках, не давая вздохнуть. Не давая пошевелиться. Не пошевелиться… Он не может! Не может шевелиться! Не может двигаться!!! А-а-а-а-а!!!

Он и вправду не мог шевелиться. Когда зрение вернулось, помещение очистилось и кровь перестала бешено стучать в виски, Степа попытался поднять руку. Никак. Двинуть ногой? Тоже никак. Глаза? Глаза двигались нормально. Шея? В норме. Донкат завертел головой, пытаясь понять, что произошло. Фигуры в переходнике замерли, как будто замороженные. Прямо перед Степой бронированным изваянием замер коспех. Забрало шлема опущено, лица не видно. Из-за этого он сильно смахивал на статую, слегка развернутую в сторону, где стоял Соловей. «Псы космоса», все как один, превратились в такие статуи. Пассажиры яхты – тоже, но у них над постаментами неподвижных убээсов возвышались хотя бы головы. Живые. И так же, как и Степина, моргающие и вертящиеся во все стороны. Донкат еще раз попытался поднять руку – без толку. Да что такое? И наконец понял. Убээс. Он не двигается. Тяжеленный скафандр замер грудой мертвого железа. Нет, даже больше. Он зафиксировался намертво. Все усилия Степы сдвинуть его хоть на миллиметр ни к чему не привели. Бетонная стена. Он скосил глаза на воротник. Ничего, проецируемые индикаторы погасли. Скафандр умер. Ну, или как минимум без сознания. У остальных, похоже, та же история. Степа даже чуть улыбнулся, глядя, как разъяренный Декстер пытается заставить двигаться заблокированный скафандр. Лицо здоровяка побагровело, на шее выступили вены, но скафандр не шелохнулся. Чего нельзя было сказать про убээсы саксовских коспехов. Безликие фигуры стали чуть раскачиваться, пытаясь, как и все остальные, сделать хоть что-то. У одного получилось. Замершая возле Селены фигура качнулась раз, другой, сильнее – и с грохотом упала, нелепо задрав зафиксированную ногу. Остальные прекратили бесплодные попытки.

Степа ошеломленно моргнул. Чудеса. Слушайте, что вообще происходит? Так, стоп, а это что такое?

Замершая картинка, слегка разбавленная вертящимися головами и шатающимися убээсами «псов космоса», вдруг ожила. Справа, выходя из невидимой Степой зоны, появился убээс, по которому пробегали, медленно затухая, голубоватые сполохи. Убээс прошел еще чуть вперед, и Степа узнал Соловья. Ну наконец-то! Ура! Это не вселенский катаклизм, это сюрприз. Тот самый, обещанный.

Не обращая внимания на соратников, Соловей начал по одному перетаскивать неподвижных коспехов к стене. Выложив их в ряд, космоштурм по одному снял с них шлемы. Реакция саксов разнилась. Кто-то мрачно смотрел на Соловья, в одночасье превратившегося из плененного в пленителя. Кто-то шипел что-то сквозь стиснутые зубы. И только Голсикис разразился длинной тирадой, из которой Степа понял единственно, что отныне все «псы космоса» будут считать Соловья кровным врагом. На космоштурма, впрочем, не произвело впечатления ни первое, ни второе, ни третье.