– Ах, вот в чем дело.

– Срок гарантии на этот автомобиль еще не истек, – представитель вздохнул, видимо, устав от своей официальности. Устав от всего на свете. – Не могли бы вы передать своему мужу, чтобы он в ближайшее время срочно связался со мной или любым другим представителем службы контроля качества?

– Конечно. Я передам, – Инга немного растерялась от резкой смены интонации. – И все-таки, вы не могли бы в двух словах объяснить, в чем, собственно… Понимаете, этой машины у нас больше нет. Она разбилась.

– В том-то и дело, что она разбилась. Видите ли, вкратце ситуация такова. Наша компания несет ответственность за качество поставляемых автомобилей. За качество каждой детали каждого проданного автомобиля.

– И что?

– Экспертиза, произведенная на месте происшествия, показала, что авария случилась в результате неисправности тормозной системы. Думаю, вам это известно. Подобный прецедент в большинстве случаев служит основанием для отзыва целой партии автомобилей. Это убытки, исчисляемые миллионами. Думаю, вам это понятно. Но существует понятие гарантии качества… Собственно, для защиты этого понятия и создана наша служба. Мы настояли на проведении повторной экспертизы, которая была произведена при участии наших специалистов. Сегодня я получил ее результаты.

Представитель службы контроля качества сделал короткую паузу.

Инга все еще не понимала, к чему он ведет.

– Автомобиль был оборудован специальной системой контроля давления воздуха в шинах. Данная система измеряет и отображает на дисплее состояние и функционирование шин автомобиля и сообщает водителю о внезапном изменении давления в шинах, резком увеличении температуры в результате возможной неисправности тормозной системы. Результаты экспертизы показали, что дисплей системы контроля был испорчен намеренно. Не хочу обременять вас лишними техническими подробностями… Кроме того, полная диагностика неисправностей тормозной системы дала тот же самый результат.

– Тот же самый… результат?

– Причиной аварии послужило искусственное нарушение герметичности тормозной системы.

– Что это… значит?

Представитель снова помолчал немного. Снова вздохнул и сказал совсем уже не официальным, а абсолютно дружеским голосом, от которого позвоночник у Инги моментально превратился в ледяной стержень:

– Это значит, что в ближайшее время в милиции будет заведено уголовное дело по факту покушения на убийство. Будьте добры, объясните Павлу Анатольевичу Петрову вкратце суть проблемы и попросите его связаться с нашим представителем.

* * *

Минут через пять она обнаружила себя, стоящей в прихожей с телефонной трубкой в руках. Пулеметная очередь коротких гудков смолкла давным-давно, и теперь в трубке повисла стылая тишина, нарушаемая лишь неслышным на расстоянии сухим потрескиванием телефонного эфира.

Инга положила трубку на базу и подняла с пола блокнот.

Она совсем забыла о том, что собиралась позвонить Марине Поздняковой.

– Ерунда какая-то, – пробормотала Инга, глядя на телефонную трубку.

Не надо было вообще ее поднимать. Ведь знала же, что не надо. Зачем, спрашивается, подняла? Этот представитель службы… какой-то там службы – он просто сумасшедший. Или он вообще никакой не представитель, а просто шутник, решивший ее таким образом разыграть. Перепутал дни на календаре, забыл, что сегодня не первое апреля. Наверное, сидит теперь, выжидает возле телефона, когда она наконец поймет, в чем дело, и перезвонит ему, чтобы вместе посмеяться.

Только почему-то он не оставил своего номера. Как же она может ему перезвонить, не зная номера? Видимо, придется им теперь смеяться поодиночке. Жаль. Вместе было бы веселее.

«Уголовное дело по факту покушения на убийство»? Кажется, так он сказал?

Она уже взяла с полки мобильник, чтобы позвонить мужу и рассказать о забавном происшествии. Посмеяться вместе над нелепым розыгрышем и попробовать вычислить, кто именно из приятелей Павла решил прикинуться представителем какой-то там службы, чтобы рассмешить Ингу.

Но в глубине души все-таки засомневалась, оценит ли Павел эту шутку. И если он спросит, в каком месте нужно смеяться, едва ли она сможет ответить. Потому что у нее самой, оказывается, с чувством юмора не важно. Это самое чувство отсутствует у нее совершенно. Не наблюдается даже в зачаточном состоянии. В каком же месте, черт возьми, надо смеяться?

Нужно успокоиться, сказала себе Инга. Нужно взять себя в руки. Нужно заняться наконец приготовлением обеда или придумать себе какое-нибудь другое занятие. Павел, вернувшись с работы, непременно спросит ее, чем она занималась в его отсутствие. И если она скажет, что простояла целый день в прихожей возле телефонного аппарата, он очень расстроится. Он снова перестанет ходить на работу и, может быть, даже станет уговаривать ее начать курс гипноза, который настоятельно рекомендовал доктор Истомин. И она согласится на этот курс гипноза, потому что теперь уже знает наверняка, что доктор Истомин оказался прав.

Он оказался прав, предполагая, что муж Инги Петровой знает далеко не всю правду о своей жене. Вся беда в том, что она сама не знает этой правды. И до тех пор, пока она ее не узнает, страх не пройдет. Он будет нарастать, как снежный ком, медленно заполнять собой каждую клеточку тела – и однажды окончательно вытеснит собой все остальное, что еще оставалось от Инги Петровой.

Однажды она проснется и поймет, что ее больше не существует.

В этот момент она вдруг вспомнила Горина. Но вспомнила совсем не так, как вспоминала все эти дни, когда запрещала себе думать о нем. Закрыв на минуту глаза, она вспомнила его тело, сплетенное из тугих мышц и сухожилий. Его гладкую кожу, покрытую мелкими бисеринками прохладного пота, коротко стриженный затылок и обжигающее дыхание. Вспомнила его прикосновения, почувствовала их снова настолько отчетливо, что даже испугалась этого ощущения. Открыла глаза и испуганно огляделась вокруг.

Рядом никого не было.

* * *

– Ну, рассказывай. Как прошел день? – с набитым ртом поинтересовался Павел Петров, поглощающий горячий ужин, приготовленный Ингой. Молочно-белые, маленькие и пухлые, аккуратно сплетенные по краю в косичку вареники плавали в фарфоровой тарелке, как в бассейне, наполненном вместо воды сметаной. Сверкали набитыми боками, демонстрируя очевидное превосходство домашней кухни над всякими там полуфабрикатами. Павел поглощал уже третью порцию и, судя по всему, останавливаться на достигнутом не собирался.

Инга улыбалась, глядя на заметно уставшего и заметно проголодавшегося мужа.

На разделочном столе на двух деревянных досках, припорошенных мукой, лежала еще целая гора вареников. Штук сто или двести. Инга лепила их весь день. На краю плиты тихонько томилась кастрюля с полукипящей водой – на тот случай, если потребуется еще одна свежая порция.