В груди Булгакова радостно стучало сердце.

— Но Измаил вам не взять, — твердо произнес Кучук.

— Да, — улыбнулась Эсмэ, — Измаил неприступен.

Ее длинные ресницы были загнуты и подкрашены.

— Но, — продолжил капудан-паша, — венский император уже просил у нас перемирия, озабоченный невзгодами в Брабанте и Мадьярии, а ваш принц Потемкин вступил в переписку с Эски-Гасаном, который сидит в Измаиле так же нерушимо, как и я сижу перед вами. Нам уже нет смысла томить вас в Эди-Куле…

825 дней заточения кончились. Булгаков сказал:

— Передайте его величеству, вашему султану, что я крайне благодарен ему за те удобства, которые он создал для меня в Эди-Куле, за эти двадцать семь месяцев пользования вашим тюремным гостеприимством я успел перевести двадцать семь томов любопытнейших книг… Так куда же мне теперь?

— Корабль под парусами. Вас желает увидеть в Вене Кауниц, и потому вы будете доставлены сначала в Триест…

Кауниц не сразу принял Булгакова. Опасаясь чумной заразы и микробов турецкой тюрьмы, Булгакова заточили в карантине. Правда, из Петербурга настояли, чтобы срок карантинного сидения был сокращен: нельзя же человека, который измучился в тюрьме, мучить еще и далее. Яков Иванович прибыл сначала в Москву, обитель детства и первой учености. Поклонясь из кареты университету Московскому, дипломат велел кучеру везти себя на квартиру акушера Шумлянского.

Здесь его никак не ожидала Екатерина Любимовна.

— Счастливы ли вы, сударыня? — спросил он се.

— Многого теперь лишена, я приобрела многое другое.

— Я не осмелюсь упрекать вас ни в чем. Мне бы хотелось только взглянуть на детей своих. Позволите?..

Приласкав сыновей, Булгаков выехал в Петербург и был сразу же принят в Зимнем дворце императрицей:

— Бог знает, как я хотела выручить тебя, Яков Иваныч из Эди-Куля турецкого, но никаких способов к тому не сыскала. — Она позвонила в колокольчик, велела звать лейб-медика Блока. — Иван Леонтьевич, — сказала она врачу, — мне нужен очень здоровый посол для Варшавы, так будь любезен — получи господина Булгакова, чтобы он не ослабел в предстоящих схватках с маркизом Луккезини, этим змием прусским…

Яков Иванович, наслаждаясь свободой, с аппетитом завтракал по утрам у «Вольфа и Беранже».

Несмотря на близость фронта, Петербург — сердце под ногтем мизинца! (по выражению Дидро) — продолжал хорошеть, справлял свадьбы, был переполнен всяческими соблазнами.

Открыли магазин и Вольф и Беранже

И продают уж там и пунш, и бланманже,

И лед, и шоколад, бисквиты и конфеты.

Прислужники под рост с приличием одеты,

Везде фарфор, стекло, резьба и зеркала,

Се — храм, что грация в жилище избрала…

Итак, да здравствует и Беранже и Вольф,

И кафе Шинуа на множество годов.

Близнецы Курносовы, Петр да Павел, пользуясь одеждой и харчами казенными, достигали лет совершенства. Сидя взаперти дортуаров Морского корпуса, щами да кашами сытые, давно мечтали вкусить сладенького, а липовый сбитень с медом уже никак не удовлетворял их.

— Говорят, — рассуждал Павел, — для господ торты валяют изо всякого там… во такие! Бывают и поменьше.

— А где денег-то взять? — отвечал Петр брату.

Гардемарины из газет вычитали, что французы Вольф и Беранже открыли на Невском, в доме г-на Котомина, кондитерскую, в коей всегда имеются «из сахара сделанные корзиночки и яйца с женскими перчатками внутри». Близнецам было не понять:

— А на что же перчатки в яйца засовывать?

Но почему бы российскому джентльмену не поднести даме своего сердца яйцо сахарное, внутри которого спрятаны тонкие парижские перчатки?..

Братья Курносовы пока что не унывали:

— Вот станем адмиралами — всего попробуем…

В этом году русская армия в Финляндии вела себя скромно, ибо все лучшие силы страны побрал светлейший князь Потемкин-Таврический. Зато флот Балтийский одержал две виктории; имена Чичагова (парусного) и принца Нассау-Зигена (галерного) часто единились в беседах обывателей. Но люди, море и флот знающие, осуждали этих адмиралов, и парусного и весельного, за многие оплошности, поминая при этом Грейга:

— Жаль, что умер… Самуил Карлыч был не чета им!

Летом на Балтике срочно создавали шхерный флот малого каботажа, какой имели шведы и которого так не хватало русским для сражения в шхерах. Время военное, офицеров тоже не хватало. Морской корпус выпустил гардемаринов в чины мичманские поскорее. Среди них были и близнецы Курносовы. Учились они всегда похвально, если чего не знал Павел, экзамены за него сдавал Петр, а педагоги не могли отличить их одного от другого.

Быть офицером в шестнадцать лет — очень приятно!

Казна выдала деньги на пошив мундира и первое обзаведение; когда братья сложились, то ощутили себя богачами. До назначения на корабли все дни проводили в Петербурге, счастливые от своей значимости, сгоравшие от нетерпения — как бы скорее насладиться благами вольной жизни… Петр так и сказал Павлу, что живут они только один раз:

— Когда состаримся, тогда, куда ни шло, будем манную кашу жевать до самого погребения. А сейчас, брат…

— Верно! — поддержал его Павел. — Запрут нас в Херсон или на Камчатку — локти себе изгрызем, что не поели «гитар» из безе, конфет с духами парижскими или купидонов шоколадных…

Навестив «Вольфа и Беранже», мальчишки отстегнули от поясов шпаги, поправили на висках парики. Присели подле окна на Невский — мимо неслись рысаки и катились кареты.

А вот различные газеты и журналы,

Сии умы и чувств широкие каналы,

На расписных столах разложены лежат

И любопытством всех читателей манят.

Чего угодно вам? Газет каких? Французских?

Немецких, аглицких, отечественных — русских?

Для возбуждении душевного в вас жару

Хотите ль раскурить гаванскую сигару?

К услугам гостей Вольф и Беранже все важные события в мире представляли в виде кондитерских изделий. По взятии Бастилии ими был изобретен торт, точно воспроизводивший сию мрачную обитель, а штурм Очакова был ознаменован пасхальными яйцами с изображением павшей цитадели султана…

— С чего начнем шиковать? — спросил братец братца.

Выбор был богатый. После «Фокшан» и «Рымника» пришла очередь брать «Килию» и «Бендеры», но более всего впечатлял гигантский торт из шоколада, изображавший неприступный Измаил, украшенный башнями из марципанов, вокруг него торчали пушки из леденцов, фасы были обложены мармеладом.

— Возьмем «Измаил»? — робко спросил Петр.