Целью и смыслом существования была земля, земля Ханаана и Израиля, древние поля, врученные Богом Нафтали, и Иссахару, и Манасее. Как-то, когда Илана вместе с мужем ехала на армейском грузовике в Акру, она увидела некогда просторные сельские угодья, ныне уничтоженные малярийными болотами. Она разразилась слезами:

– Это преступление по отношению к земле. Вот что произошло, когда Эрец Израиль попал в чужие руки. Мы, евреи, должны спасти все эти земли, и через три года мы вернем им плодородие. Мы должны драться за них, идти шаг за шагом, и мы победим, потому что я не верю, будто Бог хотел…

– Ты смущаешь меня, когда говоришь о Боге, – прервал ее Готтесман.

– Почему?

– Вчера ты очень убедительно разносила религию. Сегодня ты говоришь так, словно Бог готов дать тебе эти болота.

– Неужели ты не веришь, что Бог избрал нас, дабы возделывать эту землю?

– Нет, – ответил Готтесман.

– А я верю, – фыркнула Илана, и ее муж решил оставить эту тему. Тем не менее для него было очевидно, что для Иланы и Бог, и земля слиты воедино и она не видит между ними разницы. Управляя грузовиком, он думал: «Должно быть, люди верили в это пять тысяч лет назад, когда только начался долгий переход к единобожию – «Бог – это земля и, значит, мы должны поклоняться этим холмам», – но почти сразу они выяснили, что между Богом и Его землей должны быть какие-то посредники. Поэтому они и изобрели священников, те привели к раввинам, а уж раввины – ко всему тому, что Илана так ненавидит».

И теперь в своем новом доме, ожидая появления Тедди Райха и решения по Цфату, Готтесман признался Илане, что, по крайней мере, частично согласен с ее образом мышления. Доедая остатки ужина – среди местных жен отсутствие десерта было предметом гордости, – он признал:

– За последние несколько дней я пришел к выводу, что ты права. Первым делом земля, а потом, когда получим ее, сможем побеспокоиться и о других проблемах.

– Как ты правильно говоришь! – возбужденно воскликнула она, сдвигая тарелки в сторону. Поставив локти на стол, она наклонилась вперед, и тревожные морщинки вокруг ее глаз исчезли. – Когда мы будем владеть этой землей, Готтесман… – Как и многие другие сабры, она всегда обращалась к мужу по фамилии, но в данном случае ею руководила и неприязнь к его имени.

– У меня чувство, – продолжил он, – что следующие шесть недель и решат, получим ли мы эту землю или нет.

– Получим ли! – вскричала она. – Готтесман, иначе и быть не может! Или ты боишься, что у нас не получится?

– Я солдат, – объяснил он. – И я знаю, что это значит… для такого города, как Цфат… сорок с одной стороны на одного с другой…

– Но мы должны, – тихо сказала она. Илана возбужденно вскочила из-за стола и стала ходить по комнате, крепкая красивая девушка, преисполненная взрывной силы. Она была невысока ростом, и казалось, что ее напряжение подпитывается духом тех полей, которые завоевал и защищал ее дед.

– Бог Моисея! – прошептала она. – Позволь нам вернуть нашу землю.

И тут в дом ворвался Тедди Райх, и все разом изменилось. Он был молодым выходцем из Германии двадцати четырех лет от роду и успел потерять руку. У него не было ни капли жира и ни тени иллюзий. Он двигался словно под высоким напряжением, стремительно и резко, как бы подгоняемый какой-то неиссякаемой внутренней силой. У него были внимательные холодные глаза, раздвоенный подбородок и короткий черный ежик волос. Он был лишь чуть выше Иланы и, соответственно, куда ниже Готтесмана, и у него были едва ли не самые лучшие мозги в Галилее. Его сопровождали четверо человек, весьма смахивавших на него самого, крутые немецкие евреи, и пятый, который, казалось, был тут явно не к месту. Этот молодой парень, с лица которого не сходила улыбка, был толстоват, с мягким округлым лицом и покатыми плечами. Его звали Ниссим Багдади, и фамилия говорила о его происхождении – среди всех восьми человек в комнате он был единственным евреем-сефардом.

– Расскажи, что в Цфате? – потребовал Райх. Рывком пододвинув стул, он сел, схватил карандаш и приготовился слушать.

– Я был в нем два дня назад, – начал Готтесман.

– Какие трудности?

– Обстрелян на пути туда и обратно.

– В сельской местности?

– Нет. В городе.

– Чего и следовало ожидать, – вскинулся Райх. У Иланы перехватило дыхание. Готтесман не рассказывал, что попал под огонь арабов. Он вообще редко говорил о своем военном опыте. Райх заметил, как у нее перехватило дыхание, и посмотрел на Илану. – Как это место выглядит? – фыркнул он.

Готтесман взял одну из глубоких мисок Иланы и вверх дном поставил ее на стол.

– Вот так, – на плохом иврите объяснил он. – Эта плоская площадка на самом верху – развалины замка крестоносцев. Их удерживают арабы. Отсюда они все держат под контролем. Теперь представьте, что стороны разрезаны на шесть ломтей – как пирог. Пять у арабов. Мы владеем лишь одним… вот этим, самым маленьким. В верхнем углу нашего сегмента – массивный каменный дом, который англичане передали арабам, а вот тут – полицейский участок, и мы опасаемся, что англичане и его передадут им.

Восемь евреев мрачно изучали невообразимую ситуацию: их силам принадлежит только один участок склона, да и над ним господствуют развалины крестоносцев, каменный дом и полицейский участок.

Готтесман поставил за миской высокую книгу. Прижав ее верхний обрез кулаком, он сказал:

– А сзади, господствуя над всем и вся, стоит огромная новая крепость, построенная британцами. И арабы уже занимают ее.

Нетерпеливым движением руки Райх сдвинул всю эту конструкцию в сторону. И книга и миска полетели через стол. И неприступная крепость, и каменный дом, и бетонный полицейский участок исчезли.

– Сколько у нас людей? – рявкнул он.

– Подсчитано точно – 1214 евреев. Против примерно 13 400 арабов. То есть на десять наших – 111 врагов.

– Стандарт, – хмыкнул Райх. – Эти евреи будут драться?

– Двести шестьдесят могли бы… если мы обеспечим их оружием.

– Сколько у нас стволов?

– Сто сорок.

– Лучше, чем я думал! – вскричал Райх. – Аллон говорит, что Цфат должен быть взят. Мы введем в него взвод, который скрывается к северу от города.

– Справится ли взвод?

– Запросто, – сказал Райх, не отрываясь от своих корявых заметок. – Цфат должен быть взят. На это мы можем выделить один взвод. – Наступило молчание, после которого он добавил: – Готтесман, если ты сейчас двинешься, сможешь ли до рассвета выйти к этому взводу?

– Луны нет. Если поднажмем, справимся.

– Так двигайся, – приказал Райх, продолжая делать записи. – Скажи им, что завтра к вечеру они должны прорваться в Цфат.

– Очень хорошо, – последовал ответ на немецком. Если у него и была какая-то эмоциональная реакция на это предельно трудное задание, она ничем не дала о себе знать.