– Да нет же! Но я у вас ночевала! – Она как будто старалась в чем-то его убедить. – И вообще, где Маня? Мы пытались ей дозвониться все утро, а она трубку не берет.

– Вы ночевали в гостевой комнате, – задумчиво сказал Алекс. – Показать вам, где она? Или вы помните?..

Все же выпито вчера было немало.

– Я помню!

И Таис устремилась в кабинет.

Пока она в растерянности оглядывала Манин стол, заваленный бумагами, Алекс стоял в дверях и наблюдал.

– Может быть, имеет смысл на ваш мобильный позвонить? Мы бы тогда быстрее его нашли!

– Он не работает, – огрызнулась Таис. – Вы что, думаете, я бы сама не догадалась?! Он еще вчера выключился.

Она заглянула за диван, на котором вчера лежала и играла на том самом телефоне, попыталась поднять подушки, но из этого ничего не вышло – обтянутые кожей, они весили, должно быть, тонну. Алекс ей не помогал, просто стоял и наблюдал.

Из кабинета девчонка переместилась в столовую, но там тоже никакого телефона не оказалось, а потом в гостевую. Небольшая комнатка, вероятно бывшая когда-то детской, оказалась в идеальном порядке – постель застелена, шторы раздвинуты и прихвачены шелковыми бантами, на трюмо глиняный кувшин с ромашками.

Маня очень любила ромашки и еще какие-то летние цветы, Алекс все время забывал, какие именно.

– Здесь ничего нет, – сама себе сообщила Таис. – Все убрано.

– Может, имеет смысл посмотреть под кроватью? Или в ванной?

Она нервничала с каждой минутой все сильнее, и узкий бледный носик блестел лихорадочно. Она заглянула под кровать и за шторы, все без толку, конечно. Утром Маня, проводив гостью, прибиралась в этой комнате и непременно нашла бы телефон.

– Мне нужно его найти, понимаете, – сказала Таис с отчаянием, когда они вышли в коридор, и оглянулась по сторонам, как будто телефон мог выйти из какой-нибудь двери. – Очень нужно.

– Вполне возможно, вы забыли его где-то еще.

– Я нигде больше не была!

– А приятелю не отдавали?

– Какому приятелю? Ах, Артему!.. Нет, зачем ему...

Она еще постояла в совершенной растерянности, а потом заявила, что должна ехать.

Покуда она обувалась, Алекс принял решение.

– Я вас подвезу, – сказал он. – Вы без машины?

– Послушайте, где Маня, а?.. Я-то думала, она дома! Она бы мне помогла. Я была уверена, что она дома...

Девчонка выпрямилась, засовывая ногу в какое-то немыслимое сооружение, состоявшее из ремней и гигантской тяжелой подошвы, покачнулась и схватилась за вешалку.

С верхнего яруса, предназначенного, должно быть, для шляп, поехала какая-то коробка, и Алекс в последний момент ее подхватил. И заглянул внутрь.

– Как это я забыл, – произнес он задумчиво. – Я же вчера привез малину.

– Небось прокисла вся, – равнодушно заметила Таис и потопала ногой. – Надо в холодильник убрать.

Алекс еще раз заглянул в коробку, подумал и отнес в холодильник.

...Все это странно. Очень странно. Или я на самом деле схожу с ума?..

Возле подъезда Таис заявила, что подвозить ее никуда не нужно, ей здесь близко, и побрела по переулку в противоположную от бульвара сторону.

Не только от бульвара, но и от метро.

Алекс долго смотрел ей вслед. Длинная цыганская юбка развевалась вокруг худых щиколоток, и казалось, что они вот-вот подломятся от пудовой тяжести странной обувки.

Когда подъехала машина, щеголеватая и ухоженная, как все в хозяйстве Анны Иосифовны, Алекс сидел на лавочке, вытянув ноги и свесив набок голову. Водитель решил, что он спит.

А что с него возьмешь?.. Чокнутый же!..

...Конечно, все стало ясно в ту минуту, когда Береговой кое-как затолкал в машину здоровенную мокрую собаку, а Митрофанова, слава богу, сухая, уселась сама.

Никто не посмел ослушаться Анну Иосифовну, и собаку помыли во дворе из шланга. Для этого из хозяйственной службы были присланы двое рабочих, и водитель Коля стоял наготове, вооруженный разнообразными банками и бутылками с собачьими шампунями, привезенными из ветеринарной аптеки. Все издательство вновь сбежалось во двор, и все давали советы.

Береговой сначала изнывал от неловкости, а потом стал злиться всерьез. Подумаешь, какое дело затеялось! Он всего-то собирался отвезти собаку к себе домой, а не устраивать показательных выступлений при всем честном народе. Да еще директриса вмешалась с ее навязчивой, чрезмерной, избыточной помощью – вон людей прислала, дворника подключила, хорошо хоть не распорядилась вынести из буфета столы и скатерти и организовать пикник с чаями, кофеями и плюшками, раз уж сотрудники все равно не работают, а участвуют в спасении животного.

В конце концов, это личная собака Берегового, его докука и добровольная обязанность, и остальные тут ни при чем!..

И Митрофанова его раздражала. Она распоряжалась, очень категоричным голосом давала указания, посылала кого-то за бумажными полотенцами и тряпками и окончательно все испортила.

Когда она бросилась ему на шею и сказала, что поедет с ним и собакой, все, что было раньше – так давно и совсем недавно, – вдруг вернулось и стало возможным, несмотря на всю невозможность.

Он ведь на самом деле верил какое-то время, что у них все может получиться.

Ни с кем никогда не получалось, а с ней может, несмотря на то что она совсем ему не подходит, ну, никак не подходит!.. Она начальник и однажды даже уволила его, исключительно из самодурства уволила! А потом спасла из тюрьмы и ездила к его маме, и утешала ее, и ему показалась, что она, Митрофанова, самая обыкновенная, добрая, милая.

Нет, не так. Как раз необыкновенная – добрая, милая.

Какая там милая!.. Громким голосом отдает четкие ефрейторские указания, и в его сторону даже не смотрит, и руководит, и гневается, если ей кажется, что ее указания исполняются не слишком четко.

А он, Владимир Береговой, просто придумал некую романтическую ерунду. В очередной раз.

Мама то и дело говорила, что он придумывает людей, каких на свете не существует!.. Придумывает, влюбляется, а потом страдает, что они вовсе не такие!

Как они могут быть такими, говорила мама, если их и в природе не существует. Ты все придумал!

Береговой был уверен, что, пораспоряжавшись вволю помывкой собаки, Митрофанова уйдет в издательство и засядет там в своем кабинете, и, конечно же, никуда с ним не поедет, и – ошибся.

Как только он затолкал собаку в машину, изнывая от желания скорее уехать с глаз долой и никого не видеть по крайней мере до завтра, очень деловая и очень румяная Митрофанова уселась на переднее сиденье и решительно захлопнула за собой дверь.