Самое странное, с чем я столкнулась в первый же день работы своей «спортивной» группы, было то, что мои «студенты» выполняют абсолютно все, что я им ни велю. Где-то я прочитала об одном упражнении из программы подготовки профессиональных спортсменов — надо бегать от одной отметки на земле к другой, притрагиваясь к каждой, туда и обратно, и так несколько раз — и решила включить похожее упражнение в наши занятия. Должна признать, довольно забавно смотреть на то, как взрослые дяденьки и тетеньки бегают туда и обратно, туда и обратно. Чем дольше мы занимались, тем смелее я развлекалась, приказывая участникам, в зависимости от настроения, выполнять самые разные па и кульбиты, порой не имеющие к атлетической подготовке никакого отношения. Откуда мне знать, что подходит, а что нет? Как уже было сказано, я не профессиональная спортсменка. Иногда я заставляю народ скакать по залу зайчиками. Иногда они у меня ходят по полу на четырех точках, а я требую, чтобы ноги были выпрямлены насколько это возможно — хотя понятия не имею, зависит ли что-нибудь от прямизны ног, да и польза упражнения сомнительна. Но они выглядят глупо, а меня это забавляет.

— Сделаем еще четыре подхода, — командую я, когда группа начинает движение по кругу, огибая зал, подбрасывая вверх колени как можно выше и делая широкие шаги. Обычно я заставляю их выполнять это упражнение в пять подходов, но сегодня в группе новичок, и я хочу присмотреться к нему, прежде чем двинуться дальше. Ему около сорока, у него крепкое тело и густые темные волосы. Он старше большинства членов группы, но выглядит лучше многих — этакая мужская версия меня самой. Каждый раз, как он подтягивает колено к груди, шорты облегают его член, и мне доступен прекрасный обзор великолепного инструмента. Поразительно, как хорошо выглядят, выполняя упражнения, мужчины, и как ужасно — женщины. Мужчины, когда потеют, смотрятся сильными и мужественными. Женщины же превращаются в мокрых куриц. Это одна из причин, почему я заставляю группу работать на пределе сил — мне хочется, чтобы мужчины выглядели сексуально, а женщины жалко. Конечно, тренер должен вести народ за собой, но не обязана же я участвовать в программе тренировки с максимальной нагрузкой. Так что к концу занятий я свежа, а остальные дамы выглядят так, словно их хорошенько потрепали, а после бросили, вспотевшими и ничтожными… что ж, мне того и надо.

Я объявляю, что тренировка закопчена, и направляюсь к своей спортивной сумке. В тот момент, когда я делаю большой глоток из бутылки воды (номер шесть из восьми, позволенных мне за день), замечаю, что новичок, которого я рассматривала, направляется прямиком ко мне. Черт подери! Я что, так откровенно пялилась?

— Спасибо за отличную тренировку. Я обычно не хожу на такие занятия, но ваш класс показался мне интересным.

Теперь, когда он стоит прямо передо мной, я могу рассмотреть его получше. Хорошо, что нашелся повод полюбоваться им вблизи. Мой собеседник примерно метр восемьдесят ростом, у него глубокие карие глаза, волнистые черные волосы, слегка смуглая кожа. Один из тех людей, национальность которых навскидку не определить. Он может быть обычным белым парнем с черными волосами, а может оказаться латиноамериканцем, греком или арабом. Сеть мимических морщинок выдает его возраст: лицо, и без того красивое, несет следы частых улыбок. Именно по лицу я определяю, что ему около сорока трех лет, ну, плюс-минус год. Однако тело у него, как у двадцатилетнего парня, и даже лучше, чем у большинства юнцов. Сквозь футболку проступают очертания грудных мышц, живот такой плоский, что на нем можно печь блины.

— Благодарю, — сдержанно улыбаюсь я, стараясь не показать откровенного интереса к его персоне. — Работаю, как могу.

— Это видно. Прекрасный набор упражнений. Завтра у меня будет болеть все тело.

— Значит, я выполнила свою задачу.

— Кстати, меня зовут Оуэн, — протягивает он руку.

— Нора, — чуть откровеннее улыбаюсь я, и мы обмениваемся рукопожатием.

— Вы преподаете здесь еще какие-нибудь классы?

— Нет. Раньше я вела степ-аэробику, но решила полностью сосредоточиться на этой группе.

— Черт возьми. Я надеялся, что вы преподаете еще что-нибудь. Что же, буду ждать неделю, чтобы увидеть вас вновь.

— Видимо так, — отвечаю я, не в силах больше удерживать обольстительную улыбку.

— Хорошо. Буду ждать с нетерпением, — говорит он и добавляет, — в этом клубе столько молодежи. Так приятно встретить ровесника и поболтать.

Ровесника?! Я НЕ ВЫГЛЯЖУ на его годы!

— Э-э-э… да, — меня словно с небес уронили на землю. По-видимому, мне не очень успешно удается скрыть свой ужас. Прежде чем я успеваю что-либо добавить, он извиняется.

— Не то чтобы вы смотрелись моей сверстницей… то есть… вы выглядите потрясающе, — он слегка запинается. — Я не сказал разве, что мне двадцать два?

Он надеется, что шутка расслабит меня.

— Так-то лучше, — чеканю я, пытаясь вздохнуть свободно. Только бы не показаться зацикленной на собственном возрасте… хотя… поздно. Это же правда, я зациклена, так это и есть.

— Что ж, увидимся на следующей неделе?

— Я буду здесь, — сухо отвечаю нахалу и смотрю вслед, пока он идет к выходу.

Когда дверь за ним захлопывается, я разворачиваюсь и рассматриваю себя в одном из огромных зеркал, опоясывающих зал. Надо бы внимательно изучить свое лицо. Неужели я выгляжу на сорок? Должно быть, так. Если бы мой возраст не был очевиден, разве бы он сказал, что «приятно поговорить с ровесницей»? Смотрю на свое отражение, вот она я — в облегающей майке и хлопковых шортах. Неужели выгляжу смешно? Тело у меня, бесспорно, идеально для этого откровенного наряда, но лицо? Неужели лицо меня выдает? От этой мысли становится так грустно, что я теряю последние сомнения: итак, решено, мне необходима пластическая операция. Пора. Подправить немного здесь, немного там. И тогда сорокалетний мужик не сможет сказать, что я его ровесница.

Делаю глубокий вдох, пытаюсь расслабиться — получается не очень. Как я могу сохранять спокойствие, если врач только что занес надо мной шприц с длинной иглой?

— Чтобы заморозить этот участок кожи, я вколю лидокаин. Придется немножко потерпеть, — говорит доктор.

Он приподнимает лист бумаги, которым накрыты мои грудь и живот. Перехватывает шприц и несколько раз колет меня в воспаленную область под грудью. Я удивляюсь — боли особой нет. Обычно, когда доктора произносят «будет немного неприятно», понимать это надо как: «боль будет, черт подери, нестерпимой».

Когда участок кожи становится бесчувственным, врач берет шприц с еще большей иглой и вводит ее мне под грудь. Я не вижу, что там происходит, но, хотя кожа заморожена, все равно чувствую, как он там копается. Боли действительно нет, но организм реагирует на вторжение, и от этого неприятного ощущения я с удовольствием избавилась бы как можно скорее. Через несколько секунд врач вытаскивает иглу и показывает шприц: