Голос стал тверже, она отняла руку.

– Алекс, я больше не смогу приходить сюда. Сегодняпоследний раз. – Теперь она смотрела ему в глаза, и голос был решителен.

– Что заставило тебя передумать?

– Возвращение домой. Встреча с ним. Вспомнила, кто яесть.

– А обо мне и думать не думала?

Ему самому это показалось патетичным, стало неловко засказанное, но думал-то он именно так. Жизнь нанесла ему жестокий удар. Сженщиной, бесконечно желанной, ему не суждено соединиться.

Она же нежно поднесла его руку к своим губам, поцеловала ее,покачивая головой.

– Я думала о тебе, Алекс. – И добавила: – Яникогда тебя не забуду.

И быстро встала, чтобы уйти. Он продолжал сидеть и смотретьна нее, готовый остановить ее, бороться за нее, но понимая в то же время, чтоничего ему сделать не удастся. Он снова желал ее, желал беседовать с ней,проводить ночи с ней… всю жизнь так провести. Медленно он поднялся на ноги.

– Я хочу, чтобы ты, Рафаэлла, знала одно. – Онпростер руки и привлек ее к себе. – Я тебя люблю. Мы едва знакомы, тем неменее я уверен в своей любви. Возвращайся же домой, обдумай свои действия и,если передумаешь, хоть на миг приди ко мне. Через неделю, через месяц, черезгод. Ты найдешь меня здесь.

Долго-долго не выпускал он ее из объятий, гадая, сколькопройдет времени, прежде чем они увидятся вновь. Ему становилась невыносимоймысль, что они могут никогда не увидеться.

– Я тебя люблю. Не забывай про это.

– Не забуду. – Теперь она расплакалась. – Ятебя тоже люблю.

Тогда они пошли к выходу, словно оба поняли, что незачемоставаться далее в этом доме, обоим от этого будет слишком больно. Его рукалежала на ее плече, Рафаэлла была в слезах, так и дошли до ее дома. Лишьненадолго обернулась она, стоя на крыльце, чуть помахала рукой на прощание ибыстро скрылась из глаз.

Следующие два месяца Рафаэлла словно была погружена в воду.Любое ее движение стало скованным, затрудненным, замедленным. Ни шевельнуться,ни задуматься, ни шагнуть, трудно даже поддерживать разговор с мужем, которыйтерялся в догадках, что же могло произойти в Нью-Йорке. Какая-то довраждебности неприятная размолвка с матерью, семейный скандал, фамильная тяжба?Лишь по прошествии нескольких недель он решился обсудить эту тему, но когдапопытался, Рафаэлла вроде не услышала его.

– Что-то случилось с твоей мамой, маленькая моя? Онанастаивала, чтобы ты проводила больше времени в Испании? – Напрасно дожидалсяон ответа, стремясь понять, что порождает такое страдание во взоре Рафаэллы.

– Нет, нет… ничего такого. – А что-то ведь было.Но что?

– Кто-нибудь заболел?

– Нет. – Она набралась отваги улыбнуться. –Вовсе нет. Просто я очень утомилась, Джон Генри. А ты не беспокойся. Мне надочаще бывать на воздухе.

Но и продолжительные прогулки не помогли. Сколько ни бродилаона из конца в конец Пресидио, у маленького пруда близ Дворца пяти искусств идаже вдоль берега залива, легче не становилось. Нет, забыть Алекса она не всилах. Она ловила себя на том, что сутки напролет только и думает о том, чем онзанят, в каком настроении, на работе он или в своем домике на Вальехо.Выходило, что ей постоянно надо знать, где находится Алекс. При этом онапонимала, что в любом случае не увидит его больше, не коснется, не обнимет.Осознание этого причиняло сильную боль, обострившуюся наконец до такой степени,что ей казалось, будто она окоченела, а взор остекленел.

В День благодарения она сидела у Джона Генри, двигаласьсловно робот, глаза были отсутствующие и тоскливые.

– Еще индейки, Рафаэлла?

– А? – Она уставилась на него, но вроде и непоняла вопроса.

Одна из горничных стояла рядом, держа блюдо, и безуспешнопыталась привлечь ее внимание, пока это не взял на себя Джон Генри. Праздничныйужин проходил в его спальне, подавали с подносов, чтобы хозяин мог оставаться впостели. Он еще ослаб за последние два месяца.

– Рафаэлла!

– Да! А… Нет… Извини…

Глядя вбок, она мотнула головой, села к нему поближе, чтобыподдержать беседу, но сегодня он явно переутомился. Через полчаса после ужинаголова упала на грудь, веки сомкнулись, он издал тихий храп. Сиделка, стоявшаярядом, аккуратно убра??а поднос с кровати, сменила ему позу, положив ниже впостели, и дала знак Рафаэлле, что можно уйти. Медленно-медленно пересеклаРафаэлла длинный зал, направилась в свои комнаты, в мыслях ее царил Алекс, итут она, словно под гипнозом, приблизилась к телефону. Неверный шаг, самой былопонятно. Но можно ведь позвонить, наконец, поздравить с Днем благодарения. Чтодурного? Да все, если уж она собралась избегать Алекса. Даже звук его голоса,взгляд его глаз, его прикосновение – от всего этого она вновь попадет всладостные силки, из которых так нелегко было высвободиться. Из чести, изчувства долга она отчаянно старалась это сделать, а теперь, набирая номер еготелефона, чувствовала, что старания пошли прахом. Не хотелось ни минуты болееоставаться вдали от него. Не могла она. Ну не могла. Сердце часто забилось,когда в трубке раздались гудки. Казалось, миновала вечность, прежде чем онответил.

– Алло?

Она зажмурилась, услышав Алекса. Облегчение, страдание ивозбуждение поглотили ее.

– Да-да. – В первое мгновение он не узнал ееголос, потом от неожиданности словно онемел, потом воскликнул: – О Бог мой!

– Нет, – улыбнулась она мягко. –Всего-навсего я. Звоню, чтобы поздравить тебя с Днем благодарения.

Возникла пауза.

– Спасибо. – Голос звучал напряженно. – Какживешь?

– Я?.. Прекрасно…

И сразу приняла решение высказать ему все. Пусть онпередумал, пусть разлюбил ее, пусть завел себе другую. Она должна сказать емувсе. Хотя бы напоследок.

– Совсем не прекрасно… ужасно… Не могу…

Перехватило дыхание, когда она вспомнила двухмесячныемучения и опустошенность.

– Не могу больше так жить. Не могу это вынести… О,Алекс…

Неожиданно для себя она принялась плакать – от огорчения и вравной степени от облегчения. Наконец-то опять говорит с ним. И пусть мир разомсгинет. Такой радости она не знала долгие месяцы.

– Ты где? – спросил он резко.

– Дома.

– Жду тебя на углу через пять минут.

Она собиралась возразить, собиралась заявить, что этогонельзя, но не было сил бороться дальше. И желания такого не было. Молча кивнулав подтверждение, потом произнесла:

– Приду.

Забежав в ванную, плеснула себе на лицо холодной водой,второпях вытерлась огромным полотенцем, провела расческой по темным волосам,распахнула шкаф, накинула манто и выбежала из комнаты вниз по лестнице, вон издома. На сей раз она не оставила ни поручений, ни объяснений, да и не знала,надолго ли уходит. То ли на пять минут, то ли на час. В настоящее время ДжонГенри не нуждается в ней. Спит. У него есть сиделки, слуги, врачи, а ей всегоразочек требуется нечто большее. Она осознала это, пока торопливо бежала к томуместу, где ее ждал Алекс. Черные волосы развевались, манто было распахнуто,губы застыли в полуулыбке, глаза искрились. Повернув за угол, Рафаэлла сразуувидела его, в темных брюках и широком свитере, с лохматой головой, сблестящими глазами. Он подбежал к ней, обнял с такой силой, что она едва незадохнулась. Алекс поцеловал ее губы, и оба застыли, казалось, навсегда.Отчаянная затея – вести себя так здесь, на углу улицы, но, к счастью, их никтоне видел, хотя теперь Рафаэллу в жизни ничто не пугало.