— Не волнуйся, — сказал Цветик. — Я все устрою. Хозяева въедут в твою. Им нужен новый район. Свежий воздух и все такое.

На том и порешили.

Мы спустились вниз и остановились еще раз взглянуть на улицу и окна — куда они там выходят, не на помойку ли случайно или — не дай Бог! — на стоянку с заправкой. Окна выходили правильно. В тихий зеленый переулочек. Я стояла, задрав голову, любовалась на свое будущее круглое окошко, и вдруг мне показалось, что за ним кто-то мелькнул.

— Цветик, — сказала я. — Там кто-то есть. Может, воры?

— Никого там нет! — раздраженно бросил Цветик, и тут у него зазвонил мобильный.

Цветик вытащил трубку, прижал к уху и что-то неразборчиво забурчал. Я стояла рядом, слушала его бурчание, и вся эта мизансцена мне сильно не нравилась. Цветик косил на меня глазом, отворачивался, закрывал трубку ладошкой и даже делал недвусмысленные жесты, как бы отмахиваясь, дескать, поди, поди, не видишь, говорю, мешаешь! Я тихонько повернулась и проскользнула обратно в подъезд. Поднялась на последний этаж. Встала у двери. За дверью явно что-то происходило. Там кто-то ходил. Шаги приблизились к входной двери и я услышала старческий голос. Я не стала долго размышлять. Я приложила ухо к замочной скважине.

Ну и что! Ну и подумаешь! Ну и подслушала! А что такого! А отворачиваться и махать на меня лапой — можно? А проворачивать свои делишки по телефону в присутствии клиента — это как, по-вашему? А... В общем, никаких упреков не принимаю и делаю что хочу!

Дядька за дверью крайне недовольно что-то бухтел. Я поплотнее прижала ухо к скважине.

— А район какой? — бухтел дядька. — Зеленый? Больно далеко. Ну ладно, ладно. А балкон есть? Два? Два — это хорошо. Мне воздух нужен. А окна куда? Во двор? А паркет? Как это, паркета нет? Ах, испанская плитка! А в комнатах? Ламинат? Это что такое — ламинат? А... Ясно... Что-то дорого больно. Ну как же... восемьдесят тысяч... А моя... Что? Нет! Ну, это ни в какие ворота! Как шестьдесят? Мы же договаривались... А хозяева... Ах, хозяйка... Какое имя странное — Мопс...

И тут до меня дошло. Так это же они обо мне говорят! О моей квартирке! О моих балкончиках! О моей испанской плиточке! Ах, ты! Ах, ты, зараза какая! Это он мою квартирку собрался продавать за 80 тысяч, а мне сказал, что за 60! А эту квартирку с круглым окошком он собрался тоже продавать за 80 тысяч, а старикану сказал, что за 60! И такими, с позволения сказать, наглыми манипуляциями он собрался наварить на наших квартирках и на нашей наивности 20 штук! И положить их себе в карман! И это помимо процентов!

Я спустилась во двор. Цветик стоял в прежней позе, прижав трубку к уху, и буровил что-то невнятное. Но я-то уже знала — что. Я тихонечко подошла сзади и положила руку ему на плечо. Цветик дернулся, как от электрического разряда. Он не ожидал, что его так бесцеремонно прервут.

— Трубку положи, — тихо сказала я с угрожающей интонацией в голосе.

— Что? — пискнул Цветик.

— Трубку положи, — повторила я. — Значит, старая ты туфля, безбородый ты баран, надуть меня вздумал?

— Не понимаю, о чем вы говорите! — пищал Цветик, поспешно отступая назад.

— Ах, ты не понимаешь! Может, ты вообще русского языка не понимаешь? Вздумал погреть ручонки на безответном старике и беззащитной девушке?

— Это вы... это вы беззащитная девушка? — сильно удивился Цветик. Так удивился, что даже забыл бояться.

— А вот хамить не надо, — сказала я. — Сейчас поедем в агентство и там в присутствии начальства и коллег будешь объяснять свое поведение.

— Не поеду! — твердо сказал Цветик.

— Поедешь! — еще тверже сказала я.

— Пощадите! — взмолился Цветик, встал на колени и простер ко мне руки.

— Не надо сцен! — сказала я и брезгливо ткнула ее носком ботинка. — Не надо этой театрализации! Актер из тебя никудышный.

И мы поехали в агентство.

В агентстве царили тишь да благодать. Никто не подозревал, что сейчас начнется большая разборка, может быть, даже с мордобитием. Когда я за шкирку втащила Цветика в агентство, его начальник медленно поднялся из-за стола и с большим удивлением взглянул на мою разгоряченную мордаху и жалкое обвисшее тельце Цветика.

— В чем, собственно, дело? — деликатно спросил этот достойный пожилой джентльмен.

— Вот, принесла, — сказала я и бросила Цветика на стул. — Будем договор расторгать.

— А по какой, позвольте спросить, причине? — растерянно поинтересовался начальник.

— А по причине неблагонадежности ваших сотрудников, — ответила я. — Нет-нет, лично к вам я питаю самые теплые чувства. Ни в коей мере не сомневаюсь в вашей порядочности. Но вот...

— Что? — крикнул начальник и схватился за сердце.

— Кадры у вас сомнительные, — доверительно сказала я и взяла его за пуговицу пиджака. — Гнать надо такие кадры взашей. — И поведала ему историю падения Цветика.

Начальник шумно задышал, повалился в кресло и вытащил валидол.

— Ни разу! — простонал он. — Ни разу за десять лет! Безупречная репутация на рынке! — Он с трудом приподнялся, уставил на бедного Цветика налитые кровью глаза и заорал: — Объяснительную записку! Немедленно!

Вот она, эта объяснительная записка.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА НОМЕР ДЕВЯТЬ,

в которой Цветик ищет себе гендерно-сексуальное оправдание

Уважаемая Мопси!

(Тут я заглянула Цветику через плечо.

— Ты не ко мне обращайся, ты к народу обращайся, — сурово сказала я. — Ты у народа прощения проси!)

Уважаемый народ! — послушно вывел Цветик.

Будучи воспитан в правилах гуманистического общежития и придерживаясь тех же принципов в жизни и труде, считаю, что завсегдатаи клуба «Центральная электронасосная станция №5 шарикоподшипникового завода №13» тоже имеют право на гармоничное развитие своей отдельно взятой личности в рамках предложенных тарифов и ставок.

(Тут я опять заглянула Цветику через плечо.

— Это кто это — одна отдельно взятая личность? Ты, что ли? — спросила я.

— Я! — истерически крикнул Цветик и быстро застрочил).

...тарифов и ставок. Тем более что представители сексменьшинств нуждаются в пропитании так же, как и обыкновенные граждане. И даже больше...

(— Это почему это больше? — спросила я, опять заглядывая через плечо.

— Выброс сексуальной энергии, — кратко ответил Цветик).

...в связи с выбросом сексуальной энергии в непредвиденном направлении. Поэтому я, как свободный гражданин свободной страны, по мере сил ищу себе пропитание, попутно участвуя в построении капитализма на родине Дениса Давыдова и Марьи-Искусницы. В том смысле, что продаю подороже, а покупаю подешевле. И все! И хватит ко мне приставать! Проти-ивные! Я не люблю, когда меня обижа-а-ают! Я ма-а-мочке пожа-алуюсь! Ма-амочка! Ма-амочка! Где ты? Это я, твой бедный сыно-о-чек!