Катрин, уткнувшись в платок, глухо проговорила:

– Я похожа на женщину, способную пойти еще к кому-нибудь?

– Екатерина Дмитриевна, вы действительно не осознаете смысла моего вопроса? – Зубов повысил голос. – Меня интересует алиби вашего любовника. Он находился с вами всю ночь?

– Да, – твердо ответила Катрин. – Остаток ночи он провел со мной.

– И никуда не отлучался? В туалет, например? – предположил Глинский.

– Туалет и душ находятся в спальне, то есть, в ванной комнате, примыкающей к спальне.

– Орлов мог выйти, пока вы спали, – осторожно предположил Глинский.

Катрин какое-то время не отвечала, а потом подняла усталое лицо.

– Дело в том… – она запнулась, но потом продолжила, – я чутко сплю. Я бы проснулась, если б он встал с кровати и вышел…

Она опять уперлась взглядом в некую точку в углу.

Зубов прикидывал, как задать следующий вопрос, чтобы по возможности избежать истеричной реакции, но, вместе с тем, попробовать достучаться до этой красивой женщины сквозь невидимую преграду ее хрупкой психики. Ну, как-то так…

– Екатерина Дмитриевна, прошу вас прокомментировать вот это, – он положил перед нею листок с французской фразой.

– Вы владеете французским? – спросил он. – Вы знаете, что здесь написано?

Катрин смотрела на листок бумаги, словно на гранату с выдернутой чекой.

– Язык проглотили?..

– Я знаю, что здесь написано, – вяло ответила она. – Но прокомментировать, как вы выразились, не могу…

– То есть как? – удивился Глинский. – У вас эти слова никаких мыслей не вызывают?

– Никаких, – равнодушно отозвалась она. – А какие мысли может вызывать этот бредовый набор слов? При чем тут я?

– А разве это не о вас? – удивился Глинский.

– Нет, не обо мне, – ответила Катрин с вызовом. – С чего вы взяли? Не надо обо мне помнить. Лучше б обо мне все забыли…

Зубов сосчитал про себя до десяти, чтобы постараться унять гнев: «Ну ладно, черт бы тебя подрал! Забыли – так забыли».

– Кто разбил стакан на кухне?

– Я разбила.

– Стакан был пуст?

– Не помню. Там могли быть остатки мартини. Я пила мартини до того, как вернулся Андрей.

– Что еще стояло на столе, кроме этого стакана?

Катрин наморщила лоб:

– Бутылка, ну да, стакан – не помню, допила я его или нет… Серебряное ведерко со льдом, такое, – она сделала неопределенный жест.

– Все это осталось на столе, когда вы ушли с кухни?

– Ушла… – передернула Катрин плечами. – Да, когда я покидала кухню, мне было не до уборки.

– А господин Орлов пил что-нибудь, когда вернулся?

Катрин кивнула:

– Да, пил, тоже мартини, по-моему…

– А из чего? Он взял бокал?

– Кажется, он пил из моего бокала. Сначала. А потом, когда тот стакан разбился, достал новый, из бара.

– Ясно. Расскажите, Екатерина Дмитриевна, про сегодняшнее утро. Во сколько вы вышли из спальни?

– Андрей вышел около одиннадцати, а я осталась, – ответила Катрин, на секунду представив себе, каким безмятежным и счастливым могло бы стать утро этого дня. Ее сердце сжалось от обиды и сожаления.

– Перед этим к нам заглянула Анна, – пояснила она. – Сказала, что завтрак готов.

– Она удивилась, застав Орлова вместе с вами? Она же не знала, что он вернулся?

– Нет, – грустно ответила Катрин. – Она совсем не удивилась. Ну, почти не удивилась. Да, верно… Теперь мне ясно, что она восприняла это как должное. Хотя в нашей компании давно никто и ничему не удивляется в отношении меня и Андрея.

– Екатерина Дмитриевна, а вы знали эту девушку – Полину Стрельникову? – спросил Зубов. – Вы с ней не встречались раньше?

– Нет, – покачала головой Катрин. – В первый раз видела. Лучше б не видела.

Она закрыла ладонью рот.

– Зачем, – ее голос стал жалобным и детским. – Ну зачем он ее привел? Ведь если б не она – все бы сейчас было хорошо! Уж не говоря о том, что она сама была б жива, моя жизнь не превратилась бы в кошмар, которому не видно конца!

– Снимите очки, – потребовал Зубов. – Мы еще не видели вашего лица.

Катрин неохотно подняла очки на лоб. Глинский мгновенно утонул в бездонных темных глазах, и даже кровоподтек в пол-лица и ссадины не помешали ему оценить благородство ее черт. Майору же страстно хотелось задать ей вопрос о следе от укуса на плече Орлова, но ее лицо выражало такое страдание, что у него не повернулся язык.

– Напишите заявление об избиении, – отчеканил Зубов.

– Нет, – отрезала она. – Я упала.

– Упали, значит, – он поднялся с места и подошел к ней. Теперь майор возвышался над сжавшейся на стуле женщиной, суровый и неумолимый. Он схватил ее за левую кисть и рванул рукав ковбойки – обнажив до локтя руку, покрытую черными следами от пальцев. Понятное дело – чьих пальцев.

Зубов мгновение удерживал ее кисть, потом разжал пальцы.

– Как вы смеете, – прошелестела Катрин.

– Смею – что? – Зубов сел на место.

– Ничего, – Катрин натянула рукав обратно. – Я могу идти?

Зубов сунул ей под нос протокол, который она равнодушно подписала. Затем она поднялась.

– То, что произошло, – отчеканил Зубов ей вслед, – это точка отсчета. Обычно то, что начинается побоями, кончается убийством. Мой долг – вас предупредить.

Катрин, взявшись за ручку двери, обернулась.

– Спасибо, – уронила она и вышла…

– Она не даст показаний против Орлова, – констатировал Глинский, глядя ей вслед.

– Ни за что бы не догадался без тебя, – мрачно произнес Зубов и добавил. – Эксперты кухню хорошо осмотрели?

– А то! – ухмыльнулся Виктор. – Спрашиваешь!

– И что там еще нашли, кроме разбитого стакана и шприца в мусорном ведре?

– Прежде всего – замытую кровь на полу. Предположительно, принадлежит Астаховой.

– Сильно удивлюсь, если кому-то еще, – кивнул Зубов. – Только вот кто ее замыл? Королева не упоминала ни о чем подобном. Ладно, дождемся результатов. Что еще там интересного?

– Ведерко, бутылка, – ответил Глинский, листая протокол осмотра квартиры. – Ведерко – в раковине, бутылка – на холодильнике. Стакана на столе нет. В раковине тоже. Зато некий стакан мы нашли возле дивана, где лежало тело. Пустой. С запахом мартини и отпечатками пальцев.

– И как же он, интересно, туда попал? – вздохнув, произнес Зубов.

– Вряд ли кто-то признается, что его принес. Хотя вариантов немного – либо Орлов, тогда он и есть убийца, либо убийца, и он не Орлов. Все просто…