– Надя, я заболел, кажется, – сказал я.

Надя вошла в отсек и положила ладонь мне на лоб. Ладонь её показалась мне очень холодной.

– У вас сильный жар, – сказала Надя. – Вы больны. Но не огорчайтесь, всё обойдётся. – Она принесла мне горячего чаю и дала каких-то таблеток, после чего я уснул.

Проснулся я оттого, что лбу моему стало холодно. На меня лилась струйка с потолка. Я взглянул вверх – потолок разбух, покоробился. Стена тоже имела необычайный вид: она дала трещины и стала влажной. Я догадался, что сосна, рухнув на домик, своими ветвями и иглами содрала с него влагонепроницаемый слой, и наше съедобное жилище начало впитывать в себя воду, тем более, что дождь всё шёл и шёл. Как известно, домик-контейнер предназначался для венерианских джунглей, а на Венере деревья хоть и высокие, но масса у них неплотная, травянистая. Падай такие деревья на домик хоть ежедневно – ему не будет вреда. Но наши земные деревья с их плотной древесиной – дело другое.

– Надя! – тихо произнёс я, и девушка, задремавшая в кресле, мгновенно проснулась.

– Я только на минутку уснула, – сказала она. – Всё время сидела возле вас. Вы бредили. Вот уж не думала, что всё так получится с этим отдыхом в тайге. Это я виновата.

– Ни в чём вы не виноваты. Но о чём я бредил?

– Всё время упоминали Нину и СОСУД… Но я могу процитировать ваш бред текстуально.

– Нет, Надя, бред есть бред. Постарайтесь забыть.

– Я обещаю никогда не напоминать вам о том, что вы говорили в бреду. А теперь надо вызвать Врача – вы серьёзно больны.

– Врача сюда можно вызвать только по личному наручному прибору, – ответил я. – Но этот прибор – радиоприбор. А пользоваться радио в заповедниках группы «А» запрещено.

– Но ведь это – особый случай, – возразила Надя. – Здесь можно сделать исключение.

– Надя, разве вы не помните, что мы проходили на уроках морали в пятом классе? «Одно допущенное исключение может породить тысячу, тысяча исключений может породить хаос».

– Но что же делать? – чуть не плача, спросила Надя.

– Можно прибегнуть к мыслепередаче, – сказал я. – Мыслепередача не имеет к радио никакого отношения. Кому-нибудь из нас надо послать мыслеграмму своему двойнику, и тот сообщит по радио в экскурсионный пункт, что я захворал. Но мне неудобно беспокоить моего двойника – Андрея. Он сейчас и так по горло занят… Может быть, вы свяжетесь со своим двойником?

– У меня нет двойника, – смутясь, ответила Надя. – Когда-то я была влюблена в одного юношу, мы были двойниками, а потом мы поссорились навсегда…

– Простите, что я задал неуместный вопрос, – сказал я. – Сейчас пошлю мыслесигнал Андрею.

– Сигнал принят, – ответил Андрей. – Что с тобой?

– Состояние опасности, – сообщил я. – Ты очень занят?

– Очень, – ответил Андрей. – Не спал две ночи. Неполадки на строительстве Главного корпуса. Но это не имеет значения. Объясни, что я должен сделать.

Я поведал ему, что заболел. Он должен связаться с Новосибирским экскурсионным центром. Пусть оттуда пришлют санитарный вертоплан.

– Всё будет сделано, – ответил Андрей. – Крепись. Приму меры. Всё?

– Всё. Мыслепередача окончена.

Надя с волнением следила за мной, стараясь по выражению моего лица догадаться о результатах мыслеобмена.

– Всё будет хорошо, Надя, – сказал я ей. – Скоро прибудет помощь. И потом, знаете, нет худа без добра – так говорит старинная пословица.

– Какое же добро в том плохом, что мы сейчас переживаем? – спросила Надя.

– Это я объясню вам когда-нибудь потом, – ответил я и поспешил укрыться с головой, потому что с потолка текло всё сильнее. Меня снова начал бить озноб, и я уснул тяжёлым и беспокойным сном.

– Вставайте! – разбудила меня Надя. – За нами прилетели!

Она вышла из отсека, я кое-как оделся и покинул домик. Дождь перестал, светало. Было пять часов тридцать две минуты.

Нас поразило огромное количество птиц, слетевшихся к домику. Они расклевывали его размокшие стены и крышу. Над поляной висел санитарный вертоплан с красным крестом на брюхе. Вот из этого брюха выдвинулось нечто вроде люльки и спустилось на тросе вниз. Мы сели в люльку, нас подняли, и мы очутились в вертоплане, который сразу лёг на обратный курс.

Первым делом Врач повёл меня в душевую кабину, и я долго стоял под горячим душем, смывая с себя липкую шоколадно-сахарную массу, которая ещё недавно лилась на меня с потолка пряничного домика. Затем я облачился в чистое бельё, и меня уложили на койку. Врач приложил к моему лбу ЭСКУЛАППП, и тот сообщил следующее:

– Пятьдесят одна болевая единица по нисходящей. Состояние – Д два, по Гринвальдусу и Вороткевичу. Лечение по схеме Лямбда-прим, семь дробь пять. Дополнительно рекомендуется микстура Каракулина. На продолжительности МИДЖа болезнь не скажется.

– Вот увидите, всё будет хорошо, – улыбнулся Врач. – Тем более у вас такая милая Сиделка, – добавил он, указав взглядом на Надю.

Затем он ушёл, предварительно дав мне какого-то горьковатого снадобья, от которого мне сразу стало легче. Я взглянул на Надю, сидевшую рядом с моей койкой на пластмассовой табуретке, и сказал ей:

– Надя, идите отдыхать. Ведь вы устали!

Вскоре мы приземлились в Новосибирске, и меня, в сопровождении Нади и Врача, отвезли в больницу. Надя осталась в больнице и ухаживала за мной, буквально не смыкая глаз. Неоднократно АСТАРТА[24] пыталась сменить её, но Надя каждый раз приказывала ей не вмешиваться, и та покорно удалялась. По утрам, когда температура моя понижалась, Надя читала мне по памяти книги современных писателей и исторические романы, пропуская в последних описание охоты. Однажды, прервав чтение, она спросила меня:

– Вы там, в тайге, как-то сказали, что нет худа без добра. Как это понимать?

– Это, Надя, надо так понимать, что если бы не произошло всего того, что произошло, то я бы не встретился с вами.

– Я тоже рада, что всё случилось так, как случилось, – просто ответила Надя. – И за что нам надо благодарить вашего друга – Андрея Светочева.

Я снова вспомнил случай на Ленинградском Почтамте, мой первый разговор с Надей, затем полёт с Ниной и Андреем в заповедник, затем мой последний разговор с Ниной и новую встречу с Надей. Да, круг замкнулся, и замкнулся, кажется, счастливо – для меня и для Нади…

Вскоре я выздоровел и вместе с Надей вернулся в Ленинград. Осенью Надя стала моей женой. Наш брак был и остаётся счастливым. И если мои благосклонные Читатели одобрят эти «Записки» и найдут в них пищу для ума, то пусть они знают, что появлением этих «Записок» они обязаны не только мне, но и Наде, которая немало помогла мне в работе над рукописью.