Кроме того, я думаю, что он видел в Рэмбо угрозу. Изначально папа позволил мне оставить его в порыве великодушия, но, когда со временем я полюбила эту собаку так же чисто и страстно, как любила его, он начал ревновать, думая, что мои чувства разделились. Но на самом деле они вовсе не разделились, а скорее умножились. Моя любовь к собаке никак не преуменьшала любовь к отцу. Вполне возможно любить двоих. И научил меня этому Рэмбо.

Наверное, именно из-за него отец исчез следующей весной. Вчера он был с нами дома, а сегодня его уже не было. Мы с мамой не имели ни малейшего представления о том, куда он ушел и почему. Кроме того, у нас не было причин предполагать, что в этот раз все сложится не так, как обычно, когда он время от времени пропадал на несколько часов или даже на весь день и всю ночь. Поэтому мы старались следовать привычному расписанию, насколько это было возможно. Мама таскала воду и поддерживала огонь в печи, пока я колола дрова и ходила проверять силки. Почти все они оказались пустыми. Кролики плодятся именно весной, поэтому большую часть времени проводят в норах и их труднее поймать. Я могла бы попытаться подстрелить оленя, но отец забрал винтовку. В основном мы ели овощи, которые остались в подвале. Я несколько раз подумывала о том, чтобы взять отцовский топор и сломать дверь в кладовку, чтобы взять что-нибудь из запасов. Но затем я представила себе, что он сделает со мной, когда вернется и увидит это, и не решилась. Потом Рэмбо раскопал кроличью нору и добрался до детенышей, и мы их съели.

А спустя две недели отец вернулся так же неожиданно, как и ушел. Посвистывая, он поднялся по холму, с винтовкой на плече и веточкой болотной калужницы, торчащей из его джутового мешка, – так, словно никуда и не уходил. Маме он принес мешок соли, а для меня – озерный агат, почти такой же, как у него самого. Он так никогда и не рассказал, куда ходил и зачем, а мы и не спрашивали. Мы просто были рады, что он вернулся.

В последующие недели мы занимались обычными делами, словно ничего не изменилось. Но на самом деле изменилось многое. Потому что тогда я впервые в жизни поняла, какой может быть жизнь без отца.

Я еду по дороге и поворачиваю голову из стороны в сторону, как сипуха, пытаясь отыскать его следы. Не знаю, что именно я ищу. Конечно же, я не жду, что за следующим поворотом увижу, как отец стоит посреди дороги и машет мне, чтобы я остановилась. Думаю, я сразу пойму, что ищу, когда увижу это. Поводок Рэмбо привязан к ручке пассажирской двери. Обычно я его не привязываю, когда вожу с собой в грузовике, но Рэмбо взвинчен так же, как и я. Его нос подергивается, все мышцы напряжены. Время от времени он вскидывает голову и скулит, словно чувствует запах отца. Каждый раз, когда он делает это, мои кулаки сжимаются, а живот втягивается.

По пути я много думаю о Стивене. О том, как мы поссорились прошлой ночью. О том, что он вернулся утром. О том, что он решил поддержать меня несмотря на то, что я сделала. О том, какие роли мы играем в наших взаимоотношениях: я – защитника, а Стивен – воспитателя. И о том, что это всегда казалось мне проблемой.

И, конечно же, я думаю о том дне, когда мы познакомились на Черничном фестивале. Уверена, это подстроили боги. После того как я расставила свои баночки и закрепила перед столом вывеску, я заметила, что Стивен установил свою палатку прямо напротив моей. Честно говоря, он впечатлил меня больше, чем его фотографии. Я понимаю, что фотографии маяков популярны среди туристов, потому что на протяжении трех тысяч миль озерной береговой линии именно в Мичигане маяков больше, чем в любом другом штате. Но мне трудно понять, почему люди хотят видеть снимки этих маяков у себя на стене. Я никогда не зашла бы в его палатку, но мне нужно было отлучиться в туалет, и я случайно заглянула к нему и увидела фотографию медведя. Я видела много подобных фотографий и открыток в сувенирных лавках, когда развозила свои товары, но в этом медведе было нечто такое, мимо чего я не смогла пройти. То ли дело было в освещении, то ли в том, какой ракурс он выбрал, когда делал этот снимок, – трудно сказать. Так или иначе, блеск в глазах медведя и его разинутая пасть сразу же привлекли мое внимание. Я остановилась. Стивен улыбнулся, и я вошла внутрь. На обратной стороне той рамы, где он вывесил снимки маяка, оказались фотографии, тут же пленившие мое сердце: на них были цапли и выдры, орлы, норки, бобры и городские ласточки. Животные из моего детства, запечатленные таким образом, чтобы подчеркнуть их индивидуальность, как будто Стивен заглянул им прямо в душу. Я купила фотографию медведя, а Стивен купил все оставшееся у меня варенье и желе, ну а дальше, как говорится, вы знаете.

Я понимаю, чем мне так понравился Стивен. И хотя я до сих пор не уверена, что именно он нашел во мне, но стараюсь особенно об этом не думать. Стивен оказался единственным человеком на земле, который выбрал меня. И он любит меня не потому, что должен, а потому, что сам хочет. Это подарок от вселенной за то, что я так страдала в прошлом.

Я снова думаю обо всех прошедших годах и шансах признаться в том, кто я такая, которые я упустила. О жертвах, на которые приходилось идти, чтобы сохранить мой секрет. Не видеться с отцом. Ждать, когда можно будет показать новорожденную Айрис матери, не имея возможности это сделать. О тех моментах, когда я говорила что-то выходящее за рамки приличия и Стивен смотрел на меня так, словно я выжила из ума, а я не могла ему все объяснить. Все было бы намного проще, если бы я рассказала правду.

Десять минут спустя я останавливаюсь на обочине. Рэмбо упирается лапами в окно и прижимается носом к стеклу, как будто думает, что я собираюсь его выпустить, но на этот раз выйти нужно мне. Я иду к ближайшему кустарнику и расстегиваю джинсы. На этой дороге почти нет машин, но кто знает. Когда мы с отцом рыбачили или охотились, мы не заботились об уединении, если дело доходило до зова природы, но здесь люди куда чувствительнее к таким вещам.

Я уже почти закончила, когда Рэмбо вдруг резко залаял в ритме стаккато. Значит, он что-то заметил. Я застегиваю джинсы, хватаю «магнум», падаю на живот и обеими руками выставляю перед собой оружие, вглядываясь сквозь кустарник.

Ничего. Я ползу на животе, используя ветер как прикрытие, к точке, откуда смогу увидеть грузовик под другим углом, уверенная, что сейчас замечу с другой его стороны пару ног, но все чисто. Я медленно считаю до двенадцати, а когда ничего не меняется, поднимаюсь. Рэмбо при виде меня начинает лаять и скрестись, просясь наружу. Я подхожу к грузовику и приоткрываю пассажирскую дверь так, чтобы пролезла моя рука, после чего хватаю Рэмбо за ошейник и отвязываю поводок от ручки. Если я отпущу Рэмбо, когда он в таком состоянии, то не увижу его несколько дней. А возможно, и никогда. По этой же причине первый Рэмбо и появился на нашем холме.

Как только его лапы касаются земли, Рэмбо тащит меня к пеньку, торчащему из земли менее чем в двадцати футах от того места, на котором я только что стояла. Он лает и бегает вокруг него кругами, словно загнал на него белку или енота. Вот только это не белка.

Прямо в центре пенька лежит озерный агат.