мост через реку, чтобы соединить Амурскую дорогу с Транссибом, они должны были огранизовать паромную переправу в этих краях по типу Байкальской. Ну, работа с виду простая — обычная. Необычной там была местная жизнь и быт местных. Мы привыкли, что наши бурят-монголы были кочевым народом и как раз оседали в те годы, но мы всегда думали, что китайцы-то — оседлые. А тут работают они на строительстве, работа тяжелая, они получают гроши. Приходит расчет раз в месяц, и каждый раз под расчет половина китайцев с места снимается и убегает обратно в Китай с заработанным. А с той стороны реки — хунхузы, воспитанные японцами, которые этих самых китайцев ловят, режут, отнимают у них все деньги, а трупы отправляют плыть по Амуру. И вот раз в месяц, после зарплаты, с той стороны по реке мертвые китайцы плывут. Жуть. Доработали бы до конца, когда мы их с конвоем до китайских провинций организованно через маньчжурскую территорию довезем, проблем для этого никаких. А эти все бегут и бегут, а хунхузы их режут в плавнях. Или вот еще чудеса: приходят на стройку тигры. Все китайцы бросают работу, кричат: «Увы, к нам сам царь леса за обедом пришел!» Прячутся от тигра в своих шалашах и там плачут. А шалаш-то — с десяток веток с лапами ели иль лиственницы, обтянутый снаружи китайской бумагой. То-то тигра стены этого шалаша остановят! Так тигр приходит ночами и ест их по одному. А проблемы-то при этом нет никакой. На строительстве дороги на восемь тысяч русских было триста тысяч китайцев. И чтобы ими командовать, было решение, что русские мастера с китайцами будут через нас общаться. Ибо китайцам проще, когда им азиаты приказывают. А русским проще не общаться с местной гопотой да оборванцами. Ну так, пришел тигр — позови любого из наших — и нет тигра, а есть хорошая тигровая шкура — в подарок начальнику или родовичу. Так нет же — прячутся по шалашам-палаткам и плачут. Бросают работу, клянут весь свет, но тигру дать отпор не решаются. Так я думаю, что все эти хунхузы с баргутами издевались над китайцами на манер этих тигров. И опять же — смелыми они были лишь до тех пор, пока в ответ на их мерзости жертва лишь падала на коленки да горько плакала. А там, где были уже мы — вместо китайцев, там легко возникла Монголия, а баргуты с хунхузами улепетывали по Степи так, что только пыль столбом!

Вы знаете, почему у современной Монголии именно такая странная форма? Воткните в глобус иглу в точку, где Троицкосавск, то есть русская земля с той стороны от хребта Хамар-Дабан, и отмерьте ниткой расстояние, которое конница проходит по степи за десять дней. Это и есть нынешняя Монголия. Все города и улусы, которые мы могли защитить от китайцев, хунхузов и баргутов, базируясь в Троицкосавске, получили свободу и в декабре 1911 года объявили о создании Монгольской национальной республики. А те области на западе, которые мы не могли защитить, но которые оказались прикрыты нами от японцев в Маньчжурии, тоже получили свободу и стали называться Урянхайский край, а позже Танну-Тувинской республикой. Да, на юг она уже, чем на Восток и Запад, и поэтому не выглядит как этакий полукруг, но на юге — пустыня Гоби, а мы там двигались медленней и поэтому туда продвинулись меньше. Китайская империя Цинь в те годы уже дышала на ладан, и там творилось черти что. Японские лошади были непривычны к сухому климату и местной траве и поэтому в Степи долго не жили. В итоге японцы закрепились в относительно влажной (я был там — страшная жара и вечно стоящая в воздухе влажная пыль) Маньчжурии, а мы их вместе с китайцами из сухой Монголии вытеснили. И там, где реально прошла линия раздела между нами и японцами, появилась нынешняя Монголия. Я помню еще тех людей, которые приняли участие в объявлении независимости Монголии. Маньчжурия стала по факту японской, а Монголия — нашей, но война на том не затихла. Считайте, что воевали там многие наши до победы коммунистов в Китае, то есть до 1949 года — а это без малого полвека непрерывной войны всех против всех. Так что в 1917 году многие наши «васильковые» полки воевали глубоко в Китае, и практически вся Гражданская война для многих моих родичей прошла стороной. Считайте, что весь китайский Северо-Запад, где позже спасались от гонений китайские коммунисты, был под нашим контролем, только это секрет, ибо на словах мы войск в Китай в те годы не вводили. Но я не думаю, что случайному наблюдателю из Европы удалось бы по лицу отличить мою родню в «васильковом» от обычных китайцев. Все ж таки наши предки вышли сюда из окрестностей Пекина лишь в начале XVII века, стало быть, прошло триста лет. А сильно ли народ за этот срок на лицо изменится? Поэтому и ушли все поставленные нам немецкие пулеметы, карабины да пушки в Китай, а там, как сахар в чашке чая, растаяли. Вот и вышло, что на всех фотопластинах тех лет запечатлены местные ламы, колоритные нойоны в местной одежде, а то, что за ними стоят такие же монголы, но в русской форме, этого на фотографиях было запечатлевать не положено. А иначе как бы все эти ламы с нойонами отбились от японских захватчиков? Да и китайцев сами по себе нищие местные монахи вряд ли выгнали бы. Однако всякое действие рождает противодействие. Японцы выбили нас из Маньчжурии, мы в ответ — их из Монголии. Японцы увидели, что мы построили своеобразную крепость, этакий незримый кулак с опорою на Байкал и решили нанести нам ответный удар. Сбоку зайти…

Часть II

Надежда (1912–1932)

Наступает минута прощания,

Ты глядишь мне тревожно в глаза,

И ловлю я родное дыхание,

А вдали уже дышит гроза.

Прощай, отчий край, ты нас — вспоминай,

Прощай, милый взгляд — не все из нас придут назад.

Когда отделили мы от Китая Внешнюю Монголию, а потом в конце 1911 — начале 1912 годов и Урянхайский край, японцы поняли, что войну в Азии они нам проигрывают. В честном бою — в конной сшибке в степи или в долгой перестрелке в горах да глухой тайге — их хунхузы с баргутами нам и сшибки, и перестрелки проигрывали.