— Так «звонят колокола небес»,[38]— прошептала Кароль.

Доминик не знала про колокола небес, но в ушах у нее стоял звон. Что она натворила? Она сделала шаг вперед и протянула морковку первой из лошадей — замученной старой кобыле по кличке Ромашка. Лошадь, не привыкшая к доброте, помедлила. Потом шагнула к Доминик и большими чувственными губами взяла сладкую морковку из ее руки.

Доминик отменила покупку великолепных гонтеров и решила купить лошадей, отправленных на скотобойню. Если она предполагала спастись с их помощью, то для начала как минимум должна была спасти их.

Полтора часа спустя Доминик, Кароль и четыре лошади все еще стояли перед сараем. Но теперь с ними был ветеринар.

— Сначала их нужно вымыть, а потом втирать эту мазь в язвы. — Он передал Доминик ведерко с мазью. — Два раза в день, утром и вечером.

— А ездить на них можно? — спросила Кароль, держа поводья самой крупной из лошадей.

Про себя она думала, что это и не лошадь вовсе, а лось. Звали ее Макарони.

— Mais oui.[39]Я бы это советовал.

Ветеринар снова прошел между ними, большими уверенными руками ощупывая каждое животное.

— Pauvre cheval,[40]— прошептал он на ухо старой кобыле по кличке Ромашка; ее грива почти вся выпала, хвост поредел, шерсть была покрыта грязью. — Им нужны упражнения, хорошая еда и вода. Но главным образом им необходимо внимание.

Закончив осмотр, ветеринар покачал головой:

— Хорошая новость в том, что ни у одной из них нет никаких особо страшных недугов. Их просто оставили помирать в топких полях и холодных сараях. Никогда за ними не ухаживали. Бросили на произвол судьбы. Но вот этому… — Он подошел к темному коню с выпученными глазами, и тот отпрянул в сторону. Ветеринар подождал и подошел снова, не спеша, производя успокаивающие звуки, пока лошадь не перестала бояться. — Этому доставалось. Вот, можете посмотреть. — Он показал шрамы на боках лошади. — Он боится. Как его зовут?

Доминик заглянула в счет, выставленный скотобойней, потом посмотрела на Кароль.

— Что такое? — спросила старшая женщина и подошла, чтобы прочесть самой. — Боже, — сказала она и посмотрела на ветеринара. — Можно изменить кличку лошади?

— В обычном случае я бы сказал — да. Но не с этим конем. Ему требуется некоторое постоянство. Они привыкают к своим именам. А в чем дело?

— Его зовут Марк.

— Я слыхал имена и похуже, — заметил ветеринар, собирая вещи.

Женщины переглянулись. Марк (ее муж, не конь) пока понятия не имел, что Доминик поменяла гонтеров на этих кляч. Он почти наверняка не обрадуется. Она надеялась, что он не заметит, а назови она ему сильные, мужественные имена вроде Гром или Солдат, так и вовсе не обратит внимания. Но он явно заметит полуслепую, в шрамах, запуганную развалину по имени Марк.

— Постарайтесь поскорее взять их под седло, — сказал ветеринар из машины. — Поначалу просто выгуливайте, чтобы они набрались силы. — Он дружески улыбнулся женщинам. — Все будет хорошо. Не волнуйтесь. Этим четырем лошадкам повезло.

Сказав это, он уехал.

— Oui, — кивнула Кароль. — Повезло, пока мы не оседлаем их не с той стороны.

— Кажется, седло крепится посредине, — сказала Доминик.

— Merde, — сказала Кароль.

* * *

Полиция искала кровь. Если жертву убили не в бистро, а где-то в другом месте, то им нужно было найти место преступления. Кровь была пролита, и немало крови. И хотя у убийцы было два дня, чтобы замести следы, кровь оставляла пятна. Кровь впитывалась. Полностью уничтожить следы такого жестокого убийства было бы невозможно. Полиция обыскала все дома, все лавочки, все сараи, гаражи, будки в Трех Соснах и вокруг. Жан Ги Бовуар координировал эти действия, отправлял команды полицейских в разные места деревни и окрестностей. Он оставался в оперативном штабе, выслушивал сообщения, руководил, иногда устраивал выволочки — терпение его иссякало по мере поступления безрезультатных докладов.

Ничего.

Ни малейшего признака места преступления или орудия убийства. Даже в старом доме Хадли, где на полах не обнаружилось ни малейшего следа крови. Анализ, которому были подвергнуты две кочерги Оливье, подтвердил, что они не являются орудием убийства. Оно находилось где-то там. Бог знает где.

Они нашли пропавшие сапоги Гилейн и погреб под домом месье Беливо, давно заросший и заброшенный, где, однако, все еще стояли банки с маринадами и бутылки с сидром. На чердаке Рут обнаружилось гнездо белки, что, видимо, было неудивительно, а в прихожей Мирны — подозрительные семена, которые оказались семенами алтея.

И больше ничего.

— Будем расширять площадь поисков, — сказал по телефону Бовуар старшему инспектору.

— Что ж, неплохая мысль. — Однако в голосе Гамаша не слышалось уверенности.

До Бовуара через трубку доносились колокола, музыка и смех.

Арман Гамаш был на ярмарке.

* * *

Ярмарке округа Брум было больше сотни лет, на нее съезжались люди из всех близлежащих городков. Подобно большинству ярмарок, эта началась как место собрания фермеров, где они показывали свой скот, продавали осенние продукты, заключали сделки, встречались с друзьями. В одном сарае производилась оценка товара, в другом выставлялись всевозможные поделки. В длинных рядах открытых ларьков продавалась выпечка, дети выстраивались в очередь за лакричными трубочками и кленовым сиропом, попкорном и свежими пышками.

Это был последний летний праздник, мостик в осень.

Арман Гамаш прошел мимо аттракционов и лотков, посмотрел на часы. Время пришло. Он направился к полю за сараями, где собралась толпа. Там соревновались метальщики резиновых сапог.

Стоя на краю поля, он смотрел, как выстраиваются в линию дети и взрослые. Молодой человек, который был здесь старшим, утихомирил собравшихся, раздал им всем по старому резиновому сапогу и, отойдя подальше, поднял руку. И замер.

Напряжение было почти что невыносимым.

Потом он резко опустил руку, словно топор.

Люди в ряду одновременно подняли руки и выбросили их вперед — и под одобрительные крики болельщиков разразился настоящий ураган из резиновых сапог.

В это мгновение Гамаш понял, почему ему досталось такое неожиданно хорошее место на краю поля. По меньшей мере три сапога полетели в его сторону.

Он повернулся и наклонился, инстинктивно закрыв голову руками, чтобы ее защитить. Сапоги с глухим стуком приземлились вокруг — в него ни один не попал.