– И для тех, кто им противостоит! Вот, смотри! – Юля щелкнула мышкой. – Знаешь, кто это?

– Клоун, – уверенно ответила я. – Кем еще может быть беломордый толстяк с накладным красным носом и нарисованными бровями?

– Маньяком, моя дорогая, маньяком! – Юля увеличила подпись под фото. – Это маньяк-садист Джон Гейси, мучитель и убийца более тридцати человек!

– Ну надо же! – ахнула я. – А глаза такие добрые!

– Ага, в свободное от кровавых злодеяний время Гейси подрабатывал на детских утренниках клоуном, – кивнула подружка. – А теперь сюда посмотри. Это, по-твоему, кто?

– Небось тоже маньяк? – предположила я, опасливо рассматривая фотографию немолодого мужчины с грустным взглядом. – Уж очень у него добрые глаза…

– Зришь в корень! – похвалила меня подруга. – Это Генри де Лукас. Вместе с сообщником он развращал малолетних, состоял в секте сатанистов, убивал людей и ел их. На его счету почти пятьсот убийств! Это, Поля, самый кровавый преступник за всю историю криминальной хроники! А глаза большие, добрые!

– Ты хочешь сказать…

Юля кивнула.

– Я тут наскоро изучила фотографии маньяков и пришла к выводу, что внешность их имеет некие типические черты.

– Во-первых, большие красивые глаза, – подхватила я, заинтересовавшись. – Что еще?

– Уши!

Юля веером развернула на столе свои рисунки.

– Смотри, я срисовывала с фото на экране. Из двадцати маньяков у восемнадцати довольно крупные уши. Вот, например, некто Де Сальва, более известный как Бостонский Душитель, у него и глаза, и уши, как у спаниеля!

– Скорее как у статуи на острове Пасхи, – поправила я, чтобы не обижать нелестным сравнением собачек.

– А это Чарли Мэнсон, прославившийся своими зверствами в шестидесятые. – Юля указала на изображение длинноволосого бородача. – К сожалению, не могу сказать, какие у него уши, за лохмами их не видно, но глаза образцово-показательные: большие, красивые, грустные… Ты смотри и сравнивай! Вот этот красавчик – Тед Банди, маньяк-убийца пятидесяти женщин. А это «Ночной Охотник» Рамирез, на его счету девятнадцать убийств. А это уже наши пошли: Чикатило, Бурцев, Головкин, Спесивцев, Иртышов, Рыльков… Ну, что ты видишь?

– Все, как один, глазастые и ушастые, – согласилась я.

– А теперь на рот посмотри! Вот, вот, вот и вот, а?

Что скажешь?

– Рот длинный, почти безгубый.

– А нос?

– Хм… Носы не маленькие и не острые, округлые такие, увесистые носы…

– Правильно! – Юля вытянула из-под низа стопки еще один бумажный лист. – И вот итог моей работы – собирательный образ типичного маньяка, каким я его вижу!

– Не дай бог, – перекрестилась я. – Лучше бы тебе его никогда не увидеть!

– Это да, но уж если вдруг придется встретиться, хорошо бы вовремя понять, с кем свела меня злая судьба.

Я посмотрела на портрет типичного маньяка.

Юля, конечно, не Рембрандт, да и маньяк – не та натура, чтобы волшебно вдохновиться, но готовый портрет не производил сокрушительного впечатления.

Некто глазастый, ушастый, носастый и с длинной кривой прорезью вместо рта.

Если не знать, что маньяк, то не страшный и даже не лишенный привлекательности.

Как написали бы в дамском бульварном романе, «умудренный жизненным опытом мужчина с выразительными взглядом, породистым носом и нервным ртом». Описаниями мужских ушей авторы дамских романов обычно пренебрегают.

– Сколько фото маньяков ты посмотрела? – спросила я Юлю.

– Штук сорок, наверное.

– Мало, – вздохнула я. – Репрезентативность низкая. Чезаре Ломброзо, чтобы выделить четыре типа преступников, осмотрел сотни криминальных личностей.

– И кого он выделил?

– Четыре типа: душегубы, воры, насильники и жулики.

– А маньяка у него, значит, не было? – Юля приосанилась.

Осознала, стало быть, значение своего вклада в науку физиогномику.

– Я говорю, что сорок фоток – это мало! – напомнила я. – Малонаучное у тебя исследование.

– Мало ей! – возмутилась подружка. – Сама попробуй полдня кровавых монстров разглядывать, небось мало не покажется! Не каждая психика это выдержит… – Она помолчала и неуверенно договорила: – Я, наверное, тоже немного того… Перестаралась в созерцании маньяков…

– Что, потянуло убивать? – осторожно уточнила я.

– Что? А, нет. Почему-то тянет дорисовать типичному маньяку рог на лбу.

– Один?

– В смысле?

– Всего один рог?

– А какая разница-то?! По-твоему, это нормально – рога мужикам наставлять… Гм…

Мы обе хмыкнули.

– Интересно, что сказал бы по этому поводу Фрейд? – подумала я вслух.

– Я знаю, что он сказал бы, я и сама это твержу постоянно: пора нам замуж! – сердито заявила Юля.

Эта тема была мне хронически неприятна, поэтому я предпочла вернуться к маньяку. Он был как-то менее неприятен. А рога ему даже к лицу были бы, наверное. В дамском романе так мог бы выглядеть, например, демон.

Нынче в дамских романах очень модно брать на роли героев-любовников демонов и вампиров.

– Не надо демонизировать маньяка, – сказала я Юле. – И вообще, не пора ли нам пообедать?

– А можно?!

Подружка так обрадовалась, что я догадалась: она решила, что заключена в читальном зале на правах узницы без еды и питья.

– Нужно! – Я рассердилась на себя за то, что не была достаточно гостеприимна. – У нас в подсобке есть микроволновка и запас консервов. Макароны с тушенкой будешь?

– Макароны с тушенкой – моя светлая мечта! – заверила меня Юля и облизнулась.

А я лично макароны с жареной курицей люблю.

По штату райотделу полагалось четырнадцать участковых, однако фактически покой жителей Западного района охраняли три старших участковых, четыре обычных и три стажера.

Интуиция подсказала Алексу обратиться за помощью к самому старшему – не только по званию, но и по возрасту. Участковый уполномоченный майор Калинин пользовался уважением по обе стороны фронта борьбы с преступностью.

– Михаил Петрович, здравия желаю, капитан Ромашкин, разрешите вопросик?

– Здравствуй, Леша, к чему церемонии, спрашивай! – добродушно отозвался глубокий бас в телефонной трубке.

– Михаил Петрович, вам случайно незнаком такой гражданин – Кислицин Петр Егорович?

– Егорыч-то? – бас гулко хохотнул. – И мне знаком, и тебе знаком! Леш, да у тебя ранний склероз! Запамятовал, кто потрошит мусорку Управления? Как раз твой Егорыч!