«С силой толкнула подъездную дверь, в сотые секунды проскользнула в отверстие, дверь гулко бахнула за спиной. “Твою же ж мать!”, – выругалась я, в подъезде снова темно, не просто темно, как бывало в подъездах раньше, а абсолютно ничего не видно, потому что кто-то чрезвычайно умный ликвидировал окно возле мусорки, или занавесил или забил. Медленно, словно боясь удариться о невидимую преграду, я двинулась вперед, ступенька, другая, третья, пальцы нащупали шершавую стену, а потом и впалую кнопку лифта. Радуясь своей маленькой победе, я прислонилась и чуть не рухнула в открывшиеся двери лифта.

– Э, аккуратней.

– Здрасьте, дядь Сереж, – буркнула я и заскочила в лифт, поднялась на цыпочки и нажала кнопку самого верхнего этажа, лифт несколько секунд стоял, потом закрыл двери, скрипнул и медленно, протяжно завывая, двинулся наверх. Тряхнув и подперев железную дверь, я вошла в общий коридор, в нем стояли коньки, какие-то мешки и детская коляска, мой рюкзак поставить было некуда, я постучала по мягкой обивке двери, вдруг Володя спит, мама будет ругаться, что опять шумлю, и вздохнула.

Дверь открылась, мама уставшая, с собранными на затылке волосами:

– Привет дочь, давай тихо, Володенька спит. Есть будешь?

– Куда ж я денусь? – вздохнула я и поставила на пол опостылевший рюкзак. – Мам, че они опять весь коридор заняли, он же общий у нас.

Мама была на кухне и не слышала меня, я стянула сапоги, несколько раз ставила их, они падали, я их поднимала и кожей чувствовала, что вот-вот Володенька услышит, как мои резиновые сапоги падают, и начнет кричать. Мыла руки долго, несколько раз мылила их и смотрела на серую пену, розовое полотенце снова было на полу, вытерла руки, повесила. В зеркало было видно лишь часть моего лица, пригладила волосы. Ничего, скоро уроки сделаю и пойду гулять.

– Как дела в школе? – скучно спросила мама, показывая всем своим видом, что на мои дела ей совершенно наплевать, но говорить со мной о чем-то надо.

– Нормально, – безразлично ответила я, быстро отправляя ложку в рот и обжигаясь горячим жирным супом.

– Хлеб бери, – пододвинула мне тарелку мама, – пойдешь вечером с нами гулять?

– Нет, – ответила я и взяла хлеб.

– Как хочешь, – потянулась мама и пошла в комнату, там она легла на кровать, прижала к себе спящего Володеньку и тихо задышала.

Я доела суп, положила в раковину тарелку, снова ощутив, как вздрогнул мой младший братик, а с ним и мама, и поплелась за рюкзаком в коридор».

А сейчас я еду в поезде в Москву в четвертом вагоне, а Димка в каком-то другом вагоне, я снова задремала.

«Уроки я начала делать не сразу, из рюкзака мне в руку попросилась новая ручка с золотыми чернилами, я стала рисовать на первой попавшейся бумажке золотые листья, которые слетают с деревьев, и ветер уносит их и выкладывает на асфальт. Рисунок был красивый, блестящий, я потянулась к нему носом, – вкусно пахнет, только листочек был вовсе не листочек, а какой-то огрызок, с большими черными клетками. Я разгладила его руками и положила в дневник, мама зашевелилась в комнате и сонно протопала ко мне на кухню.

– Давай хоть чайку тебе налью, дочь, – потрепала меня по голове.

– А тебе?

– И себе налью, – улыбнулась мама, села рядом, помешивая чай и задевая края чашки ложкой, я поежилась.

– Замерзла?

– Володя проснется, мам, тише.

Я отхлебнула чай, обожглась, с трудом проглотила и посмотрела на маму, она выводила пальцем на клеенке узоры, рука чуть дрожала, я заерзала на стуле, стул подо мной жалобно скрипнул.

– Не ерзай, все стулья поломала уже, – строго сказала мама, – давай заплету тебя, только на пол сядь, у меня ноги устали.

Я сползла со стула и села возле мамы, она резко содрала резинку с моей головы и быстро начала плести мелкую косичку, дергая мои волосы.

– Не дергайся, почти все, – мама придирчиво оглядела мою голову, – тебе очень идет. Уроки сделала?

– Сейчас начну, а потом хочу погулять пойти.

– Потом, конечно, иди.

Но погулять мне не удалось, приехал папа, он расспрашивал меня как дела в школе, совал в руки шоколадку, подбрасывал Володеньку в воздух и громко смеялся. Мама смеялась тоже, а Володенька то заливался смехом, то начинал истошно кричать, становясь темно-багровым.

Папа держал его на коленях, подливал маме вино, щипал ее за коленку, а Володенька глядел по сторонам, хватал все со стола и портил пеленки.

Я медленно ковыряла вилкой наскоро нарезанный мамой салат, помогая себе куском хлеба, в ожидании момента, когда уже будет можно открыть шоколадку и пить чай.

– У тебя голова не болит? – наклонилась ко мне мама, положила руку мне на лоб, – не болит?

– Не болит, – буркнула я и уронила вилку на колени, белое пятно от майонеза я стерла рукой, но жирный след все равно остался.

– На тебе тряпку, растяпа, – засмеялся папа и протянул мне мокрую холодную тряпку, которую мне пришлось не только взять в руки, но и приложить к колену».

Сны о моей семье давно перестали меня тревожить, изредка я видела картины из детства, в которых мои школьные воспоминания перемежались с картинами, в которых мелькал мой младший братик. Сейчас он оканчивает школу, готовится поступать в институт, по-прежнему живет с мамой и папой в неуютной квартире с общим коридором и коричневой дверью.

Димка постучал меня по плечу:

– Только тронулись, а ты уже спишь, – серьезно сказал он, склонившись надо мной, я хлопнула рукой по постели у себя в ногах, и он сел со мной рядом.

– Где мы едем? – прищурилась я.

– Не знаю, я что, каждый день езжу из Сочи в Москву? – хмуро пожал плечами мой друг, я повернулась к стенке и снова закрыла глаза.

Димка поерзал на месте, повздыхал, а потом тихонько ушел. Вот бы уснуть сейчас, а проснуться уже в Москве. Интересно, что сейчас делает Кира?

Я продолжила воспоминания.

Постепенно утихли наши жаркие споры по поводу моей работы на Кулешова, утихла моя ярость, завершилась зачетная неделя в университете, и мы спокойно готовились к Новому году. Подготовка заключалась в том, что Димка усиленно уговаривал меня лететь с ним на новогодние каникулы домой, в наш родной город. Что мы будем там делать, даже не оговаривалось, вопрос стоял полулежаче, т. е. ребром, летим вместе или не летит никто. Хотя я прекрасно знала, что он полетит в любом случае, по личным причинам. На работе в редакции было тихо, работа в баре давала о себе знать, потому что Кристина собиралась на новогодние каникулы наведаться к своей бабушке, работать за нее обещала я. Димка нервничал, несколько раз в день сообщал мне, что билеты на самолет стремительно раскупают, и я должна «немедленно что-то решать». Я решила и дала свой категоричный отказ. В конечном счете Димка взял себе билет в ночь на первое января, а я была включена в список «бессовестных врагов народа и прочих», как он выразился, в сердцах бросая трубку.