– Семенова, поздоровалась бы! – сурово говорит мне Ирина Викторовна.

– Доброе утро, – виновато улыбаюсь я, – можно вас отвлечь на минуточку?

– Ну, – кивает она и идет в сторону своего кабинета.

Мы садимся за стол, я, захлебываясь, праведным гневом достаю из сумки журналы и бросаю их на стол, верхний – «Лотос». Ирина Викторовна немного брезгливо берет его в руки и вопросительно глядит на меня.

– Двадцать седьмая страница, – кротко говорю я и потупляю глаза.

Ирина Викторовна вдумчиво читает, даже, кажется, не дышит, я стучу руками по коленям и ерзаю на стуле. Молчание длилось минут пять, она подняла на меня глаза:

– Настя, посмотри на меня. Когда ты написала этот рассказ?

– На первом курсе, – вздохнула я, догадываясь, к чему она клонит.

– А сейчас ты на каком?

– На пятом, – киваю я.

– Сколько лет прошло?

– Почти пять.

– Вот! – Ирина Викторовна закрывает журнал и аккуратно кладет его на стол. – За пять лет, милая моя, можно было трижды издать этот рассказ, а не размазывать сейчас свою жалость к себе. Рассказы сами себя не издадут, и, пока они лежат в столе, рано или поздно, кто-то их прочтет.

– Я сама отдала рукописи, – я встаю и складываю журналы в сумку.

– С дебютом в «большой прессе» тебя, Семенова!

– До свидания, Ирина Викторовна, – говорю я, разворачиваюсь и медленно иду по коридору.

– Настя! – я оглядываюсь. – Иди-ка ты домой, все обдумай и приходи в понедельник, ясно?

– Поняла, спасибо.

Вместо ответа дверь захлопнулась, и я направилась в третий корпус, к художникам, сяду, все обдумаю, попишу, может быть. Там я забилась в угол мастерской, положив под зад какую-то фанерку, открыла ноутбук и принялась «думать». Сидела, набирала все, что приходило в голову, о своей злости, никчемности и правильности, о «дебюте в большой прессе», как изволила выразиться моя наставница. Зазвонил телефон:

– Наська, ты где? – приглушенным голосом засипел Макс.

– В третьем, меня Николаева отпустила.

– Везет же, – процедил он и положил трубку.

Знал бы, чему завидует, улыбнулась я, посмотрела на часы – пятнадцать минут как начались пары – зайдешь позже, и Николаева посмотрит на тебя, как на самое ничтожное, что есть в ее кабинете, и будет сверлить вороньим взглядом до конца занятий. А иной раз и припомнит об этом на экзамене. Я даже поежилась от воспоминаний. Чередование неожиданной, но заслуженной похвалы с выпадами о полной, даже полнейшей бездарности тебя как студента, автора, журналиста меня очень задевало. Расстраиваешься, потом открываешь зачетку, а там– пятерка. Дверь открылась, на цыпочках вошел Макс, огляделся по сторонам, я начала махать рукой, студенты вокруг злобно зашептали: «Вон она сидит» и вот Макс уже сидит со мной рядом.

– Чего случилось? – прошептал он.

– Ничего, говорю же, Николаева отпустила.

– Николаева не может просто так отпустить! – крикнул он, и послышалось шиканье со всех сторон.

«Максим, давай поговорим потом. Я расстроена», – набрала я снизу своего текста. Макс засопел, протянул руку и набрал мне ответ: «Договорились». И так и остался сидеть со мной рядом. Я пыталась писать, но любопытство меня просто раздирало, как Ирина Викторовна отпустила его с середины пары, ведь, если из-за меня, то это что-то значит, Пока не могу догадаться, что именно. Я с душой набирала коротенький рассказ о досаде и обиде, видимо, сильно нажимая на клавиши, потому что теперь «художники» начали шикать на меня.

– Настюх, приходи к нам только спать, пожалуйста, – протянул кто-то из группы, – стучишь, стучишь, отвлекаешь же.

Я послушно затворила крышку ноутбука, положила голову на плечо Максу и закрыла глаза, он похлопал меня по руке, мол, пойдем отсюда, я помотала головой в разные стороны и сделала вид, что сплю. Макс терпеливо сидел рядом, я мысленно досчитала до двадцати, когда он начал ерзать. «Семенова, пойдем», – прошептал он мне прямо в ухо, я машинально качнула головой и потянула его за рукав.

– Ребят, комп у меня тут и вещи, – махнула рукой я группе, вытягивая своего друга в коридор.

– Ну, чего? – спросил Макс, крепко обнимая меня, я уткнулась ему в плечо, не дотягиваясь до него, наверно, на целую голову и ничего не ответила, а что отвечать, Ирина Викторовна права, хотела бы, давно напечаталась. Сейчас скажу Максу, а он из братских побуждений кинется искать Димку или Кулешова, или никуда не кинется.

– Поезжай домой, – наклонился ко мне Макс.

– Что вы все заладили, домой, домой.

– Настя, – положил он мне руку на плечо, – я не знаю, что там у вас с Николаевой случилось, но просто так она не отпустит никого, даже тебя, а меня тем более. Поэтому сейчас я сделаю все, чтобы ты отправилась отдыхать. Что нужно сделать?

– Проводи в гардероб, – я вытащила номерок из кармана джинсов, – и мои вещи потом забери у ребят.

Мы начали спускаться по лестнице.

– Домой поедешь? – К Денису, чего я дома не видала? – пожала плечами я.

В гардеробе Макс излишне галантно помог мне надеть пальто, цокнул каблуками и улыбнулся:

– До дверей проводить?

– Будьте так любезны, – улыбнулась я в ответ.

В дверях Макс снова меня крепко обнял:

– Хорошо, когда есть человек, к которому можно приехать без звонка и без предупреждения.

– И поцеловать дверь, ты плохо знаешь моего друга, Максим.

– Я позвоню тебе вечером, – наконец-то отпустил он меня и подтолкнул в двери.

– Денис, привет, можешь меня встретить? – кричала я в трубку, уворачиваясь от ветра и мелких льдинок.

– Да, но, через 2 часа мне нужно встретить Наташу, ты в университете?

– Выхожу.

– Жди в метро, – и он повесил трубку.

Встретившись, мы молча кивнули друг другу и вошли в вагон. Видимо, чтобы никто не толкнул, он отгородил меня руками и прислонил спиной к двери. Его затылок немного возвышался над моим плечом. «Чуть выше Димки», – усмехнулась я.

– Дима издал мои рассказы.

– Здорово, – искренне обрадовался Денис.

– Под своим именем, – я замолчала, а Дэн не сводил с меня глаз.

– Ты хочешь услышать, что Димка плохой?

Я замотала головой.

– Что ты хорошая?

Я кивнула.

– Настя, ты – хорошая, но даешь свои рукописи кому попало, а, значит, ты дура, – заулыбался он.

– Спасибо, успокоил, – улыбнулась я.

* * *

Неудивительно, что потом Кулешов меня не вспомнил и не узнал, каждый день он общается с огромным количеством людей. Я постепенно провалилась в свой типичный детский сон.