Желаете возвышенного, или просто литературного — прошу сразу отсюда — к Тютчеву с Пришвиным.

И любителей остренького хочу огорчить — порнухи и матерщины тоже не будет.

А немногим оставшимся сообщаю, что, пожалуй, единственное достоинство данного опуса в том, что все описанное происходило в действительности и не содержит совсем никакого вымысла, а если и закрались где некоторые неточности, то исключительно из-за 30-ти с лишним лет, которые лежат между нами и описываемыми событиями.

Итак, когда стюардесса велела пристегнуться, привести спинки кресел в вертикальное положение и убрать откидные столики, бутылка была уже выпита, а закуска съедена. Самолет взлетел и понес нас с Ткачевым в славный город Махачкалу.

Разрешите представить: Ткачев Владимир Анатольевич — ведущий инженер Отдела Молекулярной Эпитаксии Специального Конструкторского Бюро Аналитического Приборостроения Академии Наук СССР, мой непосредственный руководитель, а также весельчак, авантюрист, красавец-мужчина, интеллектуал, знаток поэзии и живописи, балетоман, ювелир-самоучка, вырезающий в свободное время изящные камеи из различных минералов (свободное время частенько случалось прямо на рабочем месте), а также утонченный бабник и пьяница, короче — образец для подражания. Мне очень повезло оказаться его учеником — и в этом нет ни доли сарказма или иронии — очень много хорошего из того немного хорошего, что есть во мне я приобрел благодаря общению с ним.

Глава1. Махачкала

По приземлении, на пути из аэропорта Ткачев обратил мое внимание на огромный дом из красного кирпича, даже скорее замок, стоявший отдельно и видимый издалека, и сообщил, что это дом Расула Гамзатова. Сейчас уже не знаю, но тогда, еще при жизни, Гамзатов был иконой, в Дагестане его боготворили и почитали, пожалуй, как никого из соотечественников. Народный Поэт! Но помимо Гамзатова, в Дагестане награждали этим званием и других, менее известных (а у нас так и вовсе никому неизвестных) поэтов. И как раз к одному такому местному поэту, старому знакомцу Ткачева, мы сейчас ехали в гости.

Жил Поэт (имени его я, к сожалению, не вспомню, поэтому будем звать его Поэтом) в квартире, расположенной в тихом центре неподалеку от моря. Было ему около 60 —ти, невысокий, плотный седой с седыми же усами. Жили они вдвоем с женой, которая быстро и незаметно накрыла на стол и также незаметно ретировалась. За столом они с Ткачевым повспоминали общих знакомых, ситуацию в стране и мире, а затем я, как человек любознательный, подтолкнул Поэта к разговору о Коране, о котором я, на тот момент, знал очень мало. Особенно меня интересовала тема многоженства. Поэт поведал, что Коран разрешает иметь нескольких жен, но только при соблюдении определенных условий — мало того, что он должен иметь возможность содержать их в равных достойных условиях, но он еще должен любить их всех в равной мере и одинаково хорошо ко всем относиться, чтобы ни одна не чувствовала себя менее любимой и желанной, чем другая. И только если мужчина честно пред собой и Аллахом, уверен, что сможет выполнить эти условия, ему дозволено завести более одной жены.

Потом, по мере опустошения бутылки, разговор перешел на более общие темы, и уже под конец пришел к извечному застольному вопросу о счастье. И здесь пожилой поэт удивил меня сентенцией, что оказывается счастье — это когда твоя жена переживет тебя. Вот и все. Тогда мне это показалось довольно прозаичным, особенно для поэта, и эгоистичным, но я, разумеется, не стал вступать в дискуссию с человеком вдвое старше и мудрее меня. Однако, с течением лет, почти достигнув возраста моего тогдашнего собеседника, я все больше не соглашаюсь с ним. Ведь это, что получается — ты просто тихонько свалишь, и оставишь близкого человека, скорее всего уже не молодого и не очень здорового, одного в этом совсем не добром — особенно к старикам — мире. И пусть она занимается твоими похоронами, и пусть оплакивает тебя, и пусть привыкает к одиночеству… Ну это, конечно, если ты не настолько опостылел ей, что она действительно почувствует себя счастливой после тебя. В этом случае, и только в этом, старый поэт оказывается правым, и смерть действительно приносит счастье. Причем для нее. А для него это будет просто удачным стечением обстоятельств.

Впрочем, мы отвлеклись.

После ужина мы отправились на пляж, который находился неподалеку. По пути приобрели две бутылки портвейна. Как известно, на юге темнее рано и пляж был уже совершенно безлюден.

Вдоволь накупавшись в горьковатой каспийской воде, мы расположились под грибочком и принялись за портвейн, который после купания оказался удивительно вкусным. Вскоре мы увидели одинокую фигуру, приближавшуюся к нам. Парень, лет 20-ти, поддатый — это было заметно даже на нашем фоне — брел по кромке воды, похоже без всякой цели. Увидев нас под грибком, он подошел. Разговорились, угостили его портвейном. — Вы откуда?

— Из Ленинграда.

— Ух ты! Маляцы! Здорово! — а он идет со свадьбы то ли соседей, то ли родственников.

Портвейн кончился, а желание выпить — нет. Решили сгонять за добавкой, пока не закрыли, но тут парень (имя, увы — тоже уже не вспомнить) сказал, что покупать ничего не надо, а надо прямо сейчас идти на свадьбу, откуда он пытался вернуться, и где нас совершенно точно накормят и напоят. Прекрасная мысль! И вот мы уже идем по вечерней Махачкале, почти в полной темноте с незнакомым пьяным дагестанцем и все дальше уходим от центра. Углубляемся в район частных застроек, идем улочками с глухими заборами, откуда то и дело раздается собачий лай.

Сейчас это выглядит как глупая и опасная авантюра (кто то употребит и более крепкое выражение), но тогда мы себя ощущали в полной безопасности и не только из-за алкоголя, а вот такая тогда была атмосфера в Дагестане, да и вообще в стране.

В похожей ситуации я уже оказывался за пять лет до описываемых событий. В другом чудесном городе, и тоже — на букву «М» — Минске. Пока мы идем за нашим проводником, петляя по узким темным улочкам, позволю себе небольшое и не особо лирическое отступление.

Нелирическое отступление:

Я приехал в Минск по окончании четвертого курса, на летнюю практику. Разместились мы в студенческом общежитии — высотном здании рядом со стадионом Динамо. Из окна нашей комнаты футбольное поле хорошо просматривалось и, при наличии бинокля, можно было смотреть матчи. Но бинокля не было и фигурок бегающих по полю во время матчей, было практически не видно. Зато, неплохо просматривался пивной бар под названием «Свислочь», расположенный неподалеку. Туда-то мы с однокурсником и направились через