И тем не менее Наташе она нравится. Сжав микрофон обеими руками, она крепко зажмуривается. Ее пение убедительно, проникновенно и совершенно ужасно. Она действительно плохо поет. Очень плохо. Я совершенно уверен, что она лишена музыкального слуха. Если она порой и попадает в ноты – то это чистая случайность. Наташа неуклюже раскачивается из стороны в сторону с закрытыми глазами. Ей нет нужды читать слова песни, потому что она знает их наизусть.

К началу последнего припева она полностью забывает обо мне. Ее неуклюжесть куда-то испаряется. Пение по-прежнему хорошим не назовешь, но теперь, прижав одну руку к сердцу, она с настоящим чувством поет строки о том, что не знает свою судьбу. К счастью, песня заканчивается. Эта композиция – просто лекарство от счастья. Наташа украдкой бросает на меня взгляд. Прежде я не видел смущения на ее лице. Она снова закусывает нижнюю губу и морщится. Она очаровательна.

– Люблю эту песню.

– Мрачновата, не правда ли? – дразню я ее.

– Немного тоски никому не повредит.

– Ты наименее тоскливый человек из всех, кого я встречал.

– Не правда, – говорит она. – Я просто хорошо притворяюсь.

Не думаю, что она собиралась мне в этом признаваться. Не думаю, что ей нравится показывать свои слабые места. Отвернувшись, она кладет микрофон на стол. Но я не упущу момент. Я ловлю ее за руку и притягиваю к себе. Она не сопротивляется, а я не перестаю тянуть, пока ее тело не прижимается к моему. Я не перестаю, пока она не оказывается на совсем маленьком расстоянии.

– Я не слышал пения хуже, чем твое, – сообщаю я.

Ее глаза сверкают.

– А я говорила тебе, что все плохо.

– Не говорила.

– В мыслях сказала.

– Я есть в твоих мыслях? – спрашиваю я ее.

Она так близко, что я ощущаю тепло, исходящее от ее кожи. Одну руку я кладу ей на талию, а другую запускаю в ее волосы. Это расстояние опасно – между нами может произойти что угодно. Я жду, пока ее глаза скажут мне да, а потом целую ее. У нее невероятно мягкие губы, и я тону в них. Сначала наш поцелуй мягкий, мы только соприкасаемся губами, но вскоре она приоткрывает губы, и наши языки сплетаются. Я возбужден, но не смущаюсь – все это слишком приятно, чтобы оставаться правильным. Она издает тихий стон, отчего мне хочется целовать ее еще сильнее.

Мне плевать, что она там говорит о любви и химических веществах. Это больше, чем химия. Она отстраняется и смотрит на меня. Ее глаза словно две искрящихся черных звезды.

– Вернись, – говорю я и целую ее снова. Будто в последний раз. Целую так, словно завтра никогда не наступит.

Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ. Я не хочу останавливаться. Моему телу плевать, что думает мозг. Я ощущаю его поцелуй всем своим существом. На кончиках волос. В середине живота. Тыльной стороной коленей. Мне хочется вобрать его в себя, хочется раствориться в нем. Мы отходим назад, и мои ноги натыкаются на диван. Я опускаюсь, а он нависает надо мной, стоя одной ногой на полу.

Мне необходимо продлить этот поцелуй. Мое тело будто охвачено лихорадкой. Я не могу насытиться. Мне нужно быть еще ближе. Внутри меня нарастает хаос. Я выгибаюсь на диване, чтобы прижаться к нему сильнее. Его рука сжимает мою талию и поднимается выше. Едва касается моей груди. Я обхватываю его руками за шею, а потом запускаю пальцы в его волосы. Наконец-то. Я хотела сделать это весь день.

Очевидный факт: я не верю в волшебство.

Очевидный факт: мы есть волшебство.

БОЖЕ…

…МОЙ.

МЫ НЕ МОЖЕМ заняться сексом в норэбане.

Мы.

Не.

Можем.

Но я вот-вот признаюсь в том, что хочу этого. Если я сейчас не перестану целовать ее, клянусь, я скажу. Я не хочу, чтобы она подумала, будто я из тех, кто, познакомившись с девушкой, предлагает ей заняться сексом в норэбане после первого же (псевдо) свидания. Хотя я уже веду себя так, потому что, боже правый, я правда хочу заняться с ней любовью прямо сейчас, прямо здесь, в норэбане.

МОИ РУКИ НЕ МОГУТ от него оторваться. Они оставляют в покое его волосы и спускаются к твердым, перекатывающимся мускулам его спины. Самовольно ощупывают его задницу. Как я и подозревала, она великолепна. Твердая, округлая – идеальные пропорции. Такую задницу хочется трогать постоянно. Он вообще никогда не должен носить штанов.

Я обхватываю ее ладонью и сжимаю, и это даже приятнее, чем я ожидала. Он поднимается надо мной, упершись руками по обе стороны от моей головы, и улыбается:

– Вообще-то, это не дыня.

– Мне нравится, – говорю я и сжимаю ее снова.

– Она твоя.

– Никогда не думал носить гамаши? – спрашиваю я.

– Ни в коем случае, – говорит он, смеясь и заливаясь румянцем.

Мне правда нравится вгонять его в краску. Он наклоняется и целует меня снова. Кажется, что сейчас нет ни единой клеточки в моем теле, которая сопротивлялась бы ему. Я отрываю руки от его задницы и беру за плечи, чтобы остановиться. Если я буду целовать его и дальше, будет только хуже.

Итак. Никаких больше поцелуев.

Я ОЩУЩАЮ, КАК ОНА колеблется, и, по правде говоря, я тоже немного напуган силой того, что происходит между нами. Я поднимаюсь и помогаю ей сесть. Обхватываю ее ладонью за шею и прижимаюсь лбом к ее лбу. Мы оба дышим слишком часто, слишком порывисто. Я знал, что между нами есть какая-то химия, но такого не ожидал. Мы слово хворост под ударами молний. Зажженная спичка и сухое дерево. Предупреждение о чрезвычайной пожарной опасности и лес, ожидающий пожара.

Из всех возможных сценариев сегодняшнего дня этот я не предвидел. Но теперь я уверен в том, что все случившееся сегодня вело меня к ней и нас – к этому моменту, а этот момент свяжет нас навсегда. Даже отчисление Чарли из Гарварда кажется мне частью плана, существовавшего для того, чтобы привести нас сюда. Если бы Чарли не облажался, моя мама не сказала бы то, что сказала сегодня утром. Если бы она не сделала это, я бы не уехал так рано на стрижку, которую так и не сделал.

Я бы не сел на Поезд номер 7 с машинистом-теологом, который ищет Бога. Если бы не он, я бы не вышел из метро, чтобы пройтись пешком, и не увидел бы Наташу, которая была в почти религиозной эйфории от музыки. Если бы не та речь машиниста о Боге, я бы не заметил ее куртку с надписью «Бог из машины». Если бы не эта куртка, я бы не вошел следом за ней в магазин пластинок. Если бы не ее воришка-бывший, я бы не заговорил с ней. Даже тому придурку на BMW надо отдать должное. Если бы он не поехал на красный, у меня не было бы второго шанса. Все это – абсолютно все – вело нас сюда.