– Я не собираюсь сидеть здесь и рассказывать тебе о том, что я – девственник, но те девицы бросаются на шею не Гриффину Марчизу. Они виснут на Коуле Арчере, человеке, которого реально даже не существует.

– У тебя бывали серьезные связи?

Я сжал челюсти.

– Думал, что были, но потом оказалось, их не было. Хэйли прожила со мной около трех месяцев. Она была начинающей певицей. На гастролях я решил устроить ей сюрприз и примчался домой в перерыве между концертами, когда не должен был. Я застал ее в постели с моим сорокапятилетним агентом.

– Ой. Прости. Как мерзко…

– Да. Это было только начало, после чего я узнал кучу дерьма о людях, которые, как я думал, проявляли внимание ко мне.

Лука погладила меня по руке.

– Думаю, я могу понять, почему ты хотел держать в секрете свою теперешнюю жизнь.

Наш разговор нравился мне все меньше. Я напомнил себе о том, что отпущенное нам обоим время уходит. Я задумчиво потер подбородок.

– У меня идея. Помнишь ту незатейливую игру, в которую мы играли, когда были подростками? Ну, когда мы говорили друг другу пару раз правду и один раз неправду, а потом нужно было угадать, где правда, а где ложь?

Лука усмехнулась.

– Два раза правду и один раз ложь. Как я могла забыть? Это когда ты получил водительские права и решил, что ты теперь крутой, а сам, впервые подъехав на машине к окошку McDonald’s, сделал заказ, прокричав в емкость для мусора?

Я засмеялся. Я совсем забыл об этом. А вот Лука, оказывается, не забыла.

– Та самая игра. Проигравший обычно должен был послать победителю стикеры, если я правильно помню.

– Я заклеила стикерами всю дверь чулана, потому что очень часто обыгрывала тебя.

– Как правило, я поддавался тебе, самоуверенная девчонка, – соврал я.

– Уверена, что так оно и было.

– Я думаю, пришло время устроить матч-реванш. У нас всего полтора дня для того, чтобы снова узнать друг друга. Что может быть лучше старой игры?

– Я согласна. Но у меня нет с собой ни одного стикера на случай, если ты что-то угадаешь.

– Ничего страшного. На этот раз мы не будем играть на стикеры.

– Не будем? А на что же мы будем играть, мистер Куин?

– На поцелуи. Победитель выбирает, куда он хочет поцеловать.

По-моему, совсем не важно, кто победит в этой забавной игре, если она закончится тем, что Гриффин поцелует меня. Или я его.

Мы поудобнее уселись на диване.

– Я – первый, – сказал он. – Два раза правда, один раз ложь. – Он потер руки. – Ладно. Однажды на eBay я выиграл пару старых спортивных трусов Элтона Джона. Еще во время одного из моих первых концертов я перед тысячной толпой народа вырубился и забыл слова одной песни… Последнее, к твоему сведению: я два года не разговаривал со своим отцом.

Потирая виски, я раздумывала над услышанным.

– Мне кажется, это своего рода трюк. Слова о спортивных трусах звучат так странно, что почти обязаны казаться ложью, но это правда. Хотя мне не хочется верить, что ты так долго не разговаривал со своим отцом, зная твои отношения с ним, боюсь, что это тоже может быть правдой. Поэтому я думаю, что ты солгал, сказав, что забыл слова песни.

Гриффин несколько секунд пристально смотрел на меня, прежде чем издать звук, похожий на сирену.

– Я ошиблась?

– Да!

Он рассмеялся.

– Проклятье! Я теряю хватку.

– Что бы я стал делать с парой старых спортивных трусов сэра Элтона? Это была ложь.

– Не знаю! Мне показалось, что тебе нравилось рыскать на eBay, пока твой аккаунт не заблокировали, и я помню, что в детстве ты очень любил его. То есть… в этом заключен некоторый смысл?

– Я люблю Элтона Джона, но не настолько!

Смахнув выступившие от смеха слезы, я, снова став серьезной, сказала:

– Хорошо, итак… О боже! Прошло два года с тех пор, как ты разговаривал с отцом, Гриффин?

Он хмуро кивнул.

– Да.

– Почему?

Он выдохнул.

– Ну… помнишь, в детстве он никогда не поддерживал моих музыкальных увлечений? На самом деле ничего не изменялось. Он начал признавать, что я, возможно, принял верное решение, только после того, как я добился успеха. В любом случае наши отношения всегда оставались натянутыми из-за его обращения с мамой, пока она не умерла. Но даже тогда я старался не ссориться с ним. Все закончилось, когда он за солидную сумму дал интервью британской желтой газете. Статья, кажется, называлась «Отец Коула Арчера выдает все его секреты» или какая-то брехня вроде этого. Так или иначе, я перестал разговаривать с ним.

Его слова ранили меня прямо в сердце. После смерти матери отец оставался последним близким родственником Гриффина. Я могла бы рассказать, как тяжело бывает единственному ребенку, у которого почти никого нет. Однако боль от того, что один из твоих родителей предает тебя, должно быть, совсем иного рода.

– Мне очень жаль, Гриф.

Он пожал плечами. По тому как он втянул щеки, я сказала бы, что наш разговор ему неприятен.

– Тем хуже для него. Возможно, когда-нибудь я и позвоню ему, но этот день еще не наступил.

Взяв его за руку, я сжала ее. Даже от такого невинного прикосновения я вся напряглась.

– Как бы то ни было… – сказал он, – в тот вечер, когда я забыл слова песни, велась запись, и теперь мое выступление выложено в YouTube. Ты можешь найти его, если хочешь получить доказательства. Поначалу, когда слава вскружила мне голову, я довольно много пил и таскался по вечеринкам. И тот концерт стал последней каплей в чаше терпения: фирма звукозаписи пригрозила вышвырнуть меня вон. После той скандальной ситуации я очень скоро взял себя в руки и теперь больше никогда не пью перед концертом.

– Надо же! Если ты сумел оправиться после такой отключки в присутствии тысячи зрителей, ты сможешь выдержать все. Для меня было бы самым страшным ночным кошмаром просто стоять перед ними, не говоря уже о том, чтобы петь и помнить слова.

При этой мысли меня пробрала дрожь.

– Твоя очередь, любимая! Два раза правда и один раз ложь.

Глубоко вдохнув, я подумала о том, что собиралась сказать.

– Ладно. Два раза правда и один раз ложь. – Я помолчала. – Я очень боялась пауков… и никогда не занималась сексом при свете, и… мои читатели думают, что я – мужчина.

Гриффин удивленно раскрыл глаза, а потом его лицо буквально вспыхнуло от изумления.

– Почему они считают тебя мужчиной?

– Откуда ты знаешь, что это правда?