Сегодня же вместо всего этого он увидел в ней полное безразличие и усталость от всего на свете, которые она тщательно, но безуспешно пыталась скрыть. Один только взгляд холодных серых глаз, одно прикосновение этой тонкой руки – и, раньше, чем закончилось это рукопожатие, – Роуленд не сомневался – он снова перестал для нее существовать.

Он ни за что не признался бы в этом, но внутри себя испытывал разочарование и даже был немного встревожен. Что же касается Макса, тот не мучился подобными комплексами, поглощенный лишь мыслью о том, как бы получше обставить появление здесь Роуленда. Уже через двадцать минут после их приезда он совершенно успокоился и рысью кинулся на второй этаж, волоча друга за собой.

– Нам нужно помыться и переодеться, – крикнул он женщинам, втаскивая Роуленда в свою спальню и закрывая дверь. – Ну, как? – торжествующим тоном обратился он к Макгуайру. – Здорово сработано, правда? Женщин так просто обвести вокруг пальца!

– Ты полагаешь?

– Ну, разве что с Линдсей пришлось чуть-чуть повозиться, но у тебя это отлично получилось. Признаю, Роуленд, ты – специалист. Мне стоит у тебя поучиться. Какое хладнокровие! Даже не покраснел. Какое присутствие духа!

– Спасибо, Макс, это приходит с практикой.

– А Джини тебе понравилась?

– Послушай, Макс, как может человек понравиться, если ты обменялся с ним всего лишь рукопожатием и одной фразой?

Роуленд отвернулся и стал разглядывать фотографии, рядами висевшие на стенах: школьная команда по регби, крикетная команда… Затем – Оксфорд: Макс и он сам стоят возле их общего мотоцикла. Роуленд почувствовал укол ностальгии. Макс с обиженным видом уселся на край узкой кровати.

– Я предупреждал тебя, что она замкнута, непроста в общении. После того, как она вернулась из Боснии, каждое задание, которое ей поручают… В общем, если ты хочешь, чтобы она занялась делом Лазара, ты должен по-настоящему заинтересовать ее.

– Мы с тобой уже об этом говорили.

– Знаю, но не забывай, что в твоем распоряжении – всего два дня. Это великолепная тема, и статья может получиться блестящая. Джини вполне может заинтересоваться той ее частью, которая связана с наркотиками. Но, с другой стороны, за последние два месяца ей предлагали много отличных тем, а она бралась за них и безнадежно портила. Получалось что-то плоское и пресное – с ней явно что-то происходит. Я просто не могу узнать ее.

– Пусть даже так. – Роуленд склонился над очередной фотографией.

– Я все же считаю, что ты должен избрать окольный путь. Сначала завоюй ее доверие, постарайся ей понравиться. Я знаю Линдсей и предполагаю, что она наговорила про тебя Джини. Запомни: если ты захочешь просто-напросто использовать ее, считай, что твой план погиб.

Макс умолк, выжидающе глядя на Роуленда. Тот рассматривал снимок, на котором Макс был запечатлен во время игры в регби, и не ответил.

– Ты должен смотреть фактам в лицо, Роуленд. Не изменилось ли твое мнение теперь, после того, как ты ее увидел? Ты по-прежнему считаешь, что двух дней интенсивного обхаживания будет достаточно?

– По крайней мере, это не повредит.

– Ну, что ж, в таком случае желаю удачи. Я рассказывал тебе, сколько натерпелся, переманивая ее к себе в газету. Она и Линдсей работали тогда в «Ньюс» и мечтали любой ценой выбраться оттуда. В общем, с Линдсей все оказалось очень просто: она назвала свои условия, и мы обо всем договорились за ужином в «Тетушке Клер». Ты, кстати, там был?

– Нет.

– Стыдно признаться, но мы в тот вечер выпили целых две бутылки «Мерсо». Лучшего вина я не пил никогда в жизни. Короче говоря, все прошло замечательно. А вот с Джини, – он поморщился, – все было по-другому. Она выбирала между мной и «Таймс». Несколько месяцев.

– Ну, и что? Ты и сам так поступал в прошлом. Да все так делают!

– Знаю, но я этого просто не ожидал. По крайней мере – не от женщины с такой внешностью. Шарлотта считает, что ее лицо похоже на лик мадонны на картинах старых мастеров. – Роуленд хранил молчание. – А я убеждаю ее в том, что большинство мужчин смотрят на нее совершенно по-другому. Пойми, сам-то я счастлив в браке и все такое… Но ты, наверное, заметил, какой у нее рот! А фигура? По крайней мере, какая она была, покуда не отощала до такой степени! Короче, при взгляде на нее сравнение с мадонной приходит на ум мужчине в самую последнюю очередь.

– Да прекрати ты! – раздраженно отмахнулся от друга Роуленд. – Она – журналист. Прекрасный журналист. И давай ограничимся этим.

– Нет, не ограничимся, – с чувством ответил Макс, закуривая сигарету. – И дело не во мне, а в тебе. С каких это пор ты стал равнодушен к женщинам? У тебя же каждый день – новая.

– Однако это не распространяется на тех, с которыми я работаю. Кроме того, это вообще не твое дело, Макс.

Роуленд перешел от стены с фотографиями к окну и выглянул наружу.

– Ты – бабник, Роуленд, и знаменит этим, так что не корчь из себя святошу.

– Господи, за какие грехи ты заставляешь меня все это выслушивать! – Роуленд прижался лбом к холодному стеклу. – Смени пластинку, Макс.

Однако тот менять пластинку не собирался. Несколько секунд он сидел, молча попыхивая сигаретой, а потом с деланным безразличием осведомился:

– Кстати, что поделывает твоя последняя девушка? Француженка, кажется?

– Сильви? Понятия не имею. Я не видел ее уже много недель. – Роуленд сделал нетерпеливый жест. – К чему все это, Макс?

– Да просто спросил… Значит, между вами все кончено?

– Да, кончено.

– Окончательно и бесповоротно? Она даже не пишет тебе, не звонит?

– Между нами все кончено бесповоротно, однако это не помешало ей позвонить мне на прошлой неделе ровно тридцать два раза.

– Тридцать два раза? Впечатляюще!

– А может, тридцать три. Я забывчив.

Заметив лукавый блеск в глазах друга, Макс осмелился задать еще один вопрос:

– Все эти женщины, Роуленд…

– Ну?

– Не станешь возражать, если я задам тебе один вопрос?

– Спрашивай, а там посмотрим. Может, отвечу, может, нет.

– Я просто… Тут вот какая штука… Ты искренен с ними? То есть, ты сразу заявляешь, что им не стоит рассчитывать на что-то серьезное в отношениях с тобой? Ты говоришь им это?

Роуленд изумленно уставился на приятеля.

– Ничего себе! Такой вопрос может задать только женщина. А ну-ка, признавайся, это Шарлотта тебя надоумила поинтересоваться?

– Не виляй, Роуленд, отвечай прямо: да или нет? Мне надо это знать. Черт побери! Мы знакомы уже семнадцать лет, и каждый раз выжать из тебя хоть какую-то информацию – все равно, что из камня кровь выдавить. Конспиратор чертов!