Узнав же, что на этот ломбард уже был налет, Таня поняла, что за охрану помещения хозяин платит полиции, ломбард находится под надзором, и Корень с Гекой попадут как кур в ощип. Тем более, что Корня в последнее время никто всерьез не воспринимал, и Таня не сомневалась, что в полиции сразу же ухватятся за возможность его посадить. А вместе с ним в каталажку загремит и Гека, и тогда его надолго будет ждать тюрьма.

Злясь, Таня расхаживала по комнате. Она могла бы, конечно, оставить Геке записку, но беда была в том, что Гека не умел читать. Наконец Таня не выдержала. Она постучала к Лизе, чтобы послать ее на Мясоедовскую, к ломбарду, но и это было поздно: Лиза уже ушла на работу, и Таня знала, что возвратится она не раньше трех утра. Сама же пойти к ломбарду Таня не могла, опасаясь попасть в лапы полиции. Если ее схватят вместе с бандой Корня и посадят в тюрьму, что будет с бабушкой, кто позаботится о ней?

Спать она так и не легла. Около 10 вечера тихо постучался Гека. И был у него самый жалкий вид.

– 10 рублей… Вырванные годы… 10 рублей… – простонал он, неслышно входя в комнату, чтобы не разбудить бабушку. – В кассе было всего 10 рублей… За всё…

Таня с яростью прервала его причитания:

– Твой Корень идиот! И к лучшему, если его пристрелит Сало! Знаешь, что я узнала за ломбард?!

– Почему, ну почему ты не узнала за всё это раньше? – простонал Гека, выслушав ее. Он схватился за голову.

– Потому, что ты сказал мне про ломбард только утром, и я сразу пошла туда! – почти крикнула Таня.

– Корню ничего не скажу, он с ума сойдет, завоет, как вошь в бане, – подумав, решил Гека. – Он и так из-за этих 10 рублей совсем больной. Ну полный адиёт!

– Он вообще больной на голову, твой Корень! – огрызнулась Таня. – Это ж надо придумать – грабить ломбард на нищей Молдаванке!

Гека хотел что-то ответить, но не успел. Страшный, судорожный приступ кашля приподнял бабушку с постели. Гека и Таня подхватили ее с двух сторон. Бабушка кашляла долго, мучительно. Изо рта ее стекла тонкая струйка крови.

– У нее чахотка? – подавленно спросил Гека.

– Нет, – ответила Таня. – У нее неправильно срослось поломанное ребро, врезалось в легкое. Теперь когда она кашляет, ребро вонзается в легкое, и идет кровь. С этим ничего нельзя сделать. Лекарство поможет затягивать раны. Остается только его давать. А дать это лекарство я не могу.

– Почему? Давай я дам! – не понял Гека.

– Ты что, издеваешься?! – вскрикнула Таня. – Лекарства нет потому, что нет денег! Мне не на что его купить! Нет и не будет! Бабушка будет кашлять, пока не умрет, а я ничем, ну совсем ничем не могу ей помочь! – Голос Тани сорвался на крик, на глазах ее выступили слезы. – Будь проклята эта жизнь! Будь проклято всё!

Крепко, обеими руками Гека обхватил Таню, обнял, прижал к себе. Задыхаясь, она все рыдала и рыдала, маленькими кулачками колотя по его спине. Наконец Таня утихла. Гека достал из кармана рубль.

– Вот, бери. Я взял его у Корня. Для тебя.

– На лекарства все равно не хватит, – покачала головой Таня. – Их много надо. Целый список.

– Тогда что-нибудь за еду купи.

– Мне нужны деньги, Гека. Мы обе – и я, и она, без денег умрем.

– Таня…

– Деньги – единственное, что меня интересует. Бабушка без них умрет. А если она умрет – и я не смогу жить.

– Не говори так!

– А как говорить? Я говорю тебе правду! Всё, что окружает меня, – сплошная, непроглядная ночь. Дом, гимназия, счастье – всё это было в той, другой жизни, как сон, который растаял. А потом – остался кошмар. И нет выхода из этого кошмара. Стены его сужаются все больше. И мне страшно, Гека. Мне очень страшно понимать, что я могу пойти на все….

Гека промолчал, только крепче обнял Таню, прижал ее к себе, но она вырвалась из его объятий. Подошла к затихшей бабушке и поправила подушку, на грязной наволочке которой уже запеклась кровь…

Ночь была темной. Уличное освещение отсутствовало полностью. Только крошечный фонарь над решеткой аптеки Гаевского и Поповского на Садовой отбрасывал тусклое желтое пятно на булыжники мостовой. Время от времени под порывами ветра фонарь раскачивался, и ржавая цепь, на которой он висел, издавала жалобный, пронзительный стон.

Полная, коренастая женщина средних лет в ворохе цветастых ситцевых юбок стояла под фонарем, вцепившись в решетку аптеки Гаевского обеими руками.

Для старожилов Одессы эта аптека была самым известным заведением в городе. Она существовала почти с самого его основания, и лекарств здесь всегда было множество. Но банковский кризис 1897 года, пошатнувший немало коммерческих заведений города, ударил и по знаменитой аптеке. И в 1898 году фармацевт Гаевский был вынужден взять себе компаньона – доктора Поповского, который оставил свою докторскую практику, чтобы заняться прибыльным аптечным делом.

С тех пор знаменитое фармацевтическое заведение стало называться аптекой Гаевского и Поповского, и уже в том же, 1898, году перебралось в одно из самых красивых строений Одессы – в дом Руссова на Садовой улице, напротив Соборной площади, где заняла весь первый этаж.

Со временем ассортимент аптеки расширился, в ней даже появился новый отдел косметических товаров, на которые в 1916 году, несмотря на войну, был особенно большой спрос. Но одновременно с продажей модных новинок аптека продолжала заниматься изготовлением собственных лекарств, а также предлагала желающим самые редкие импортные медикаменты. И потому большинство жителей Одессы, разного социального положения и уровня доходов, продолжали ходить именно в эту аптеку, где можно было купить лекарства по любой цене – и копеечные препараты для бедняков, и очень дорогие для богачей.

Когда-то эта аптека работала круглосуточно. Но обострение политической обстановки в городе после 1905 года и особенно страшные еврейские погромы, произошедшее в 1905–1907 годах, положили конец этой традиции. Аптеку стали на ночь запирать, закрывая дверь главного входа и окна витрины густой металлической решеткой – это была защита и от террористов, и от воров.

Однако память о том, что аптека работает круглосуточно, в городе была жива, поэтому время от времени местные жители забредали к дому Руссова и ночью. А бродяги и просто какие-то тени, выползающие на улицы с наступлением темноты, пробирались погреться под тусклым аптечным фонарем, который продолжал гореть всю ночь, следуя давней традиции – еще знаменитый герцог де Ришелье издал указ о том, что все аптеки и пункты больниц должны быть ярко освещены фонарем с наступлением ночи. К сожалению, новое время внесло свои коррективы, но что бы ни случалось в городе, каждую ночь фонарь аптеки продолжал гореть.