Мэг посмотрела на нимф, но они не могли ей ни помочь советом, ни даже просто подбодрить. Этот обман был полностью на совести Маргариты, и потому ей самой придется расхлебывать его последствия.

Она взяла губку и потерла плечи. Плечи, которые он ласкал прошлой ночью. Что бы ни думала герцогиня по поводу ее поступка, было уже слишком поздно что-либо изменить.

Если только, конечно, они не разоблачат ее публично как самозванку и с негодованием не отошлют прочь. Лицо Мэг жарко вспыхнуло. Она станет посмешищем для всего Лондона. Девчонка, решившая, что сможет обмануть Дьявола и выйти сухой из воды. Она представила себе, какую шумиху поднимут вокруг этого бульварные газеты, – и рывком села в ванне.

Холодный воздух, освежив влажную кожу, смыл краску стыда с ее щек. Наверняка старая герцогиня не пожелает раздувать скандал. Ей придется признать, что Мэг, а не Роза вышла замуж за ее внука.

Темберлей. Маргарита вздохнула, вспомнив его лицо, раскрасневшееся после поцелуев и любовных утех, маленькие серповидные отметины, которые она оставила на его коже, когда он…

Мэг крепко зажмурилась, прогоняя видение прочь, чтобы вернуть себе способность мыслить ясно. Это не был брак по любви. Просто деловое соглашение. Он уже вернулся к обычной жизни. И ей следует сделать то же самое.

Мэг вылезла из ванны. Она смело предстанет перед герцогиней, ведь она и сама теперь герцогиня. Сообщит старухе, что намерена сегодня же уехать в Уиклифф и там подождать, чтобы узнать, действительно ли она беременна.

Если нет, ей придется снова разделить постель с мужем. Пальцы ног опять сжались в предвкушении, но Маргарита тут же их распрямила, напомнив себе: нужно быть практичной.

Она сегодня обязательно встретится с Николасом, чтобы сказать ему правду. Мэг сжала в руках полотенце. Он вполне оправдал, по ее неискушенному мнению, свою репутацию искусного любовника. Что если и остальные приписываемые ему порочные наклонности соответствуют истине?

– Вы дрожите, ваша светлость. Наверное, вода оказалась слишком холодной? – спросила Анна.

Маргарита вымучила на лице улыбку:

– Вовсе нет. Будьте добры передать ее светлости, что я поднимусь к ней примерно через час.

Не было никакого смысла оттягивать неизбежное.

Николас ехал верхом через Гайд-парк под лучами животворного утреннего солнца, вспоминая наслаждения своей брачной ночи. Он поерзал в седле, пытаясь ослабить весьма неуместную эрекцию, и кивнул по привычке проезжавшему мимо всаднику, не заметив даже, кто это был. Он думал о губах жены, приоткрытых от желания. О ее длинных ногах, сплетенных с его ногами. О сладких звуках, срывавшихся с ее губ. Не оставалось сомнений в том, что ей нравилось то, что он делал с ней. И ему определенно нравилось то, что она делала с ним.

Ник застонал. Второй всадник, откашлявшись и пришпорив коня, вырвался вперед. Темберлей наблюдал, как тот удаляется, и мысленно перебирал в уме те удовольствия, которые намеревался подарить Розе грядущей ночью. Он рассеянно улыбнулся элегантным светским леди в коляске, но не остановился пофлиртовать.

И только когда Ганнибал захрапел, Ник заметил, что готов был уже направить жеребца домой, к своей новобрачной, не начав даже выполнять привычные утренние упражнения. Ганнибалу, как и самому Николасу, недоставало напряжения жарких сражений. Это было видно по тому, как он скучал в лондонских парках, в присутствии светских дам, но отказывался пропустить хотя бы одну поездку, возмущенно вскидывая голову. Николас усмирил коня, натянув уздечку, и заставил идти спокойно.

Ганнибал мгновенно подчинился. Почему же его жена не сделала этого? Она выставила его из своей спальни. Если бы такое случилось с любым другим джентльменом из его окружения, он бы смеялся над ним до боли в боках. Но теперь это совсем другое дело.

Ник подумал, что следовало бы потребовать объяснений или установить определенные правила. Проснувшись сегодня утром, он всерьез подумывал, не приказать ли камердинеру передать ее служанке, что он желает немедленно видеть жену, но решил этого не делать. Он еще не был готов встретиться с Розой без того, чтобы обнять ее, поцеловать… Ник вздохнул, как томящийся от любви мальчишка.

Ганнибал предостерегающе захрапел. Николас огляделся и недовольно поморщился. Карета леди Фионы Барри притормозила рядом.

– Дьявол! Я знала, что вы не посмеете проехать мимо, не пожелав мне доброго утра, – прощебетала Фиона, пожирая его взглядом.

Николас стиснул зубы и натянул поводья, останавливая Ганнибала.

– Доброе утро, леди Фиона. Прекрасная погода для конной прогулки.

Фиона чуяла сплетни за милю и завтракала скандалами.

– Ходят пугающие слухи, будто вы обзавелись женой. Скажите мне, что это неправда! Множество женских сердец в Лондоне будет разбито такой ужасающей новостью, включая и мое.

– Увы, леди Фиона, это истинная правда, – вмешался Себастьян, подъезжая в сопровождении своей сестры Дельфины.

«Бог мой, что-то слишком людно в парке этим утром», – подумал Николас, мечтая вырвать Себастьяну язык, но тот продолжал болтать.

– Я был вчера шафером на его свадьбе. Официальное уведомление напечатано в сегодняшней «Морнинг пост».

Пытаясь сменить тему разговора, Николас обратился к Дельфине:

– Привет, Дилли. Какая очаровательная шляпка.

Фиона прижала затянутую в перчатку руку к щеке. Глаза ее сияли от удовольствия.

– Бедный, бедный Дьявол! Должно быть, она действительно ужасна, раз вы покинули дом в такую рань наутро после свадьбы. Кто она такая? Приходите ко мне на завтрак – расскажете все. Я благожелательный, сочувствующий слушатель, я – само благоразумие и сдержанность.

Себастьян подавил смех – черт бы его побрал, – а Дельфина тихонько возмущенно охнула, пораженная наглостью леди Фионы. И Николас понял, что вот-вот станет посмешищем для всего Лондона. Это страшно разозлило его и лишило осмотрительности.

– Совсем наоборот. Моя жена все еще спит по вполне понятным причинам. А я, бедный смертный, решил уехать, чтобы не поддаться соблазну и отнестись к ней с должной предупредительностью.

Делфи ахнула в девичьем смущении. У Себастьяна отвисла челюсть. Леди Фиона выглядела ошеломленной. Даже Ганнибал закатил глаза.

Николас почувствовал, что шея его пылает под галстуком. Так кому следовало бы вырвать язык сейчас? Какого черта он наговорил все это – и кому? – сплетнице Фионе! Объяснялось ли это благородным порывом, стремлением защитить жену, или проявлением дурацкой мужской гордыни?

Фиона перевела взгляд на Себастьяна.

– Кто она такая, Сент-Джеймс?

Это было все равно, что предложить конфету падкому на сладости ребенку. Себастьян любил сплетничать почти так же, как и его сестры. Но даже Дельфина содрогнулась, когда ее брат принялся делиться своими познаниями.