пчелиный.

Она уже догадалась, что это, и страшным усилием воли заставила себя подойти к кровати, склониться над ней и протянуть руку к конверту, который, стоило его коснуться, будто пронзил ее электрическим током. Прямо здесь. В ее спальне. Дрожащими холодными пальцами она еле‑еле оторвала клапан – он был заклеен. Рози задумалась, не осталась ли на конверте слюна. Как найти и остановить этого подонка? Грудь сдавило, сердце бешено колотилось. Во рту пересохло.

Как и в прошлый раз, внутри оказалась сложенная в три сгиба записка. Рози развернула ее кончиками пальцев. Та же дешевая бумага. Сердце забилось еще сильнее. Вот и содержимое: две строчки, написанные крупными печатными буквами, под ними те же грубые каракули, а дальше, вдоль нижнего края, новый рисунок – нож.

И хотя его намалевали шариковой ручкой – все равно было понятно, что это обоюдоострый боевой клинок Ферберна-Сайкса, по форме похожий на кинжал, который был на вооружении у коммандос[48] во Вторую мировую. Настоящая легенда. Она видела пару таких в Афганистане и даже получила один в подарок. Однако за пределами кухни и санкционированных государством боевых действий ножи ее не прельщали, так что Рози вежливо отказалась. Она сложила записку, убрала ее обратно в конверт и неподвижно простояла целую минуту, стараясь оправиться от шока.

Ты думаешь, что все делаешь правильно. Растешь в доме в паре минутах ходьбы отсюда. Получаешь оценки, учишься хорошим манерам, становишься гордостью семьи. Армия использует тебя для красивой картинки – это была одна из причин, по которым она все‑таки оттуда ушла, – но что бы ты ни делала, кем бы ни стала, все равно кто‑то захочет тебя пристыдить, унизить, уничтожить. Сердце сгорало от обиды. Ей вдруг захотелось изо всех сил что‑нибудь ударить. Разнести всю комнату и отчаянно орать, пока из легких не выйдет весь воздух.

Но она стояла молча, прислушиваясь к собственному прерывистому дыханию. В ожидании, когда боль утихнет.

Ведь именно этого он и добивается: чтобы она познала горечь унижения. Но она не сделала ничего плохого, так что не дождется!

Обдумав план действий, Рози опустила конверт в передний карман сумки для ноутбука, где лежал рабочий пропуск. Затем подошла к шкафу, вытащила оттуда стопку сложенных толстовок и спортивных брюк, достала коробку с кроссовками. Под ними, на дне, лежал другой конверт. Она взяла его и бросила в тот же карман.

С тех пор как ей попалась первая записка, она никак не могла справиться со своими чувствами. Через несколько дней Рози узнала о смерти Синтии Харрис, и ей пришлось переключиться на совсем иные мысли. Но все оказалось гораздо запутаннее. И состояние шока еще не прошло.

Сейчас она спустится вниз и со всем разберется. В армии учили: найти, напасть, уничтожить и забыть. Ее не сбить с пути какими‑то каракулями на дрянном клочке бумаги. Нужно присесть на край кровати всего на минутку. Глубоко вдохнуть и досчитать до двадцати. Затем еще раз, потом встать и двигаться дальше.

Королева подняла колпак фена и терпеливо ждала, пока Элли, ее парикмахер, снимала с нее бигуди и клала их на туалетный столик. Она заметила, как Элли поморщилась, глядя на получившийся результат, и сама присмотрелась внимательнее.

– Боже, как так вышло?

Их взгляды встретились в зеркале.

– Не знаю, мэм! Клянусь, я все делала как обычно!

В глазах Элли застыл ужас. Однако королева не могла возразить. Все было как всегда, каждый валик был на своем месте – и все же два слишком тугих локона заметно выбивались, из‑за чего она стала похожа на пожилую Ширли Темпл[49] (ее так называла Уоллис Симпсон[50] – и не из добрых побуждений). Кудряшки никак не хотели укладываться как следует, несмотря на все старания Элли.

– Может быть, побольше лака? – предложила Ее Величество.

– Я постараюсь все исправить, мэм. У вас сегодня не предвидится важных встреч?

В голосе Элли промелькнула надежда, но королева была вынуждена ее разочаровать. Если только не считать достаточно важным утренний прием Патриарха Московского и других религиозных деятелей, а также приветствие победителей Олимпийских и Паралимпийских игр вечером. Там соберется половина семьи. Нужно выглядеть если не идеально, то хотя бы презентабельно.

– После завтрака попробуем еще разок, – сказала королева, вздохнув.

– Конечно, мэм. Я подготовлю все необходимое.

Через полчаса, когда Рози зашла в кабинет Ее Величества, королева готова была поклясться, что девушка окинула ее оценивающим взглядом. Ее Величество хотела было сказать что‑нибудь по поводу непослушных локонов и отшутиться, но сил в это утро уже не осталось. Прическа была слишком важна. Такого не должно быть, но так оно есть, и такова жизнь.

– Вам понравилось в Котсуолдсе? – спросила королева в надежде, что рассказ о знаменитом гостеприимстве Шолто Харви поднимет ей настроение.

– Да, Ваше Величество. Пожалуй, даже очень.

Невеселый голос девушки омрачил ее слова. Бедняжка, казалось, была еще сильнее на взводе, чем до отъезда. Похоже, кудри тут ни при чем. Королева посмотрела на нее через бифокальные очки.

– Все в порядке?

– Да, мэм.

– А мне кажется, что нет.

– Ну да, мэм, не совсем.

– Давайте обсудим вашу поездку чуть позже. В чем дело?

Что бы ни скрывала помощница личного секретаря – а королева догадалась, что это давняя история, – пришло время все рассказать. Рози открыла папку, которую держала в руках, достала из нее сложенный лист бумаги, развернула его и передала Ее Величеству.

– Боже, – произнесла королева ледяным тоном, прочитав записку. Затем положила ее перед собой на стол лицевой стороной вниз. – Когда вы ее получили?

– Сегодня утром. Но мне стоило начать с того, что это уже вторая.

– Вторая?

– Да. Первую я получила за три дня до того, как вы вернулись из Шотландии.

Королева молчала. Теперь ей все стало ясно. Следовало быть внимательнее, узнать об этом гораздо раньше.

– Рози, мне ужасно жаль, – сочувственно сказала королева, придя в себя. – Это возмутительно, надо обязательно рассказать старшему инспектору.

Рози заметно нервничала, но была настроена решительно.

– Мэм, вы правы, но я хочу попросить его, если можно, никому больше об этом не говорить.

– Вы имеете в виду руководителя хозяйственной службы?

– Никому во дворце.

– Почему?

– Потому что… – Рози, которой всегда так легко давались выступления на дебатах и занятиях в университете или на презентациях в банке, написание речей для мероприятий национального масштаба, было тяжело поделиться своими чувствами. Человек, написавший в записках типичный расистский бред, хотел показать свое превосходство и задеть ее. Рози не желала, чтобы ее считали жертвой или относились к ней по‑особенному