Абигэль вынуждена была признать очевидное: рассудок обманул ее насчет брюк. Неужели с котенком то же самое?

– Скажи мне твою версию.

– Это вопрос деликатный, но… придется тебе сказать. Она связана со скверной смесью, которую ты употребляешь: антидепрессанты, алкоголь, пропидол… Извини, Абигэль, я тебя, боже сохрани, не осуждаю, но…

– Давай, не тяни.

– Фредди никогда здесь не был. Ты нашла это странное письмо, разбирая вещи дочери, и это стало для тебя настоящим эмоциональным шоком. Я не сомневаюсь, что ты была на месте аварии вчера вечером. Пытаюсь поставить себя на твое место, должно быть, это было ужасно. Ты видишь символ, толкуешь его по-своему. Принимаешься копать. И вот тут-то думаешь, что нашла это письмо, когда на самом деле оно уже у тебя было.

Абигэль смотрела на него не мигая.

– Значит, вы считаете, что я все выдумала. Как и про ремни безопасности.

– Ты просто объединила две независимые друг от друга вещи: письмо – с одной стороны, символ – с другой. Твой мозг естественным образом связал их и породил что-то вроде ложного воспоминания. Или, может быть, это был сон? Видение из тех, что у тебя бывают? Ты, кстати, рассказывала, что с тобой случился приступ катаплексии и…

– Катаплексия случилась потом, и от нее у меня не бывает видений. Я в полном сознании во время этих приступов. Короче, вы мне не верите, я поняла. И поэтому, полагаю, вы не стали искать черный «кангу», который я видела на обочине в вечер аварии?

Невыносимое молчание Фредерика было красноречивее любого ответа.

Абигэль приехала в Этрета около 15:30, без дорожных происшествий, без единой капли алкоголя в крови – ее первый трезвый день за два месяца. Лишь едва ощущалась боль в запястьях из-за старых переломов. В пути она уступила желанию поспать несколько минут, проехав Нефшатель-ан-Бре.

Физически все было более или менее хорошо, но морально эпизод с письмом и клетчатыми брюками, найденными Фредериком в гардеробной Леа, нанес ей новый удар. Она перевернула весь дом в поисках черного котенка – тщетно. Если Леа не положила его в чемодан, почему же Абигэль не может его найти? И что означают эти зловещие слова: «Очень скоро я умру»?

По дороге Абигэль успела дозвониться по мобильному телефону лучшим подругам своей дочери. Нет, Леа никогда не делилась с ними такими мрачными мыслями, она не принадлежала ни к сатанинской группе, ни к какой-либо секте. Да и не бывала почти нигде. Она училась в пятом классе, боже мой, прилежная ученица, светлая девочка. Как такие слова могли выйти из-под ее пера? Абигэль спрашивала по телефону, был ли у Леа дружок, пять девочек ответили отрицательно. Оставался один вариант: Интернет. Зарегистрировалась ли Леа в какой-то социальной сети без ее ведома? Общалась ли с нехорошими людьми? Узнать это было невозможно: планшет Леа разбился вдребезги во время аварии.

Приехав на место, Абигэль зашла в бистро на краю пляжа, зажатое между скалами. Отец говорил ей, что любил приходить сюда каждый день и, сидя на скамейке, часами смотреть, как катятся по гальке волны. Так сидеть и мечтать – для него это стоило всех на свете путешествий. Абигэль хотелось ему верить, этот меловой мир вертикалей и острых граней, обрывающихся прямо в море, был не лишен магии.

Она посмотрела на разноцветные бутылки за стойкой, и ее слюнные железы заработали в полную силу. Она представляла себе приятный звон льдинок в стакане, кислоту лимона, ожог крепкого алкоголя. Официант подошел принять заказ.

– Пожалуйста… кофе.

Переключатель сработал в ее мозгу в последний момент, и она испытала гордость, что устояла перед зовом бутылок. Маленькая чашка эспрессо была выпита быстро – кофе оказался густым, как гудрон, и крепким, – и она отправилась на машине к дому на улице Оль. Встреча была назначена через полчаса. Ключ у нее был, поэтому она толкнула скрипучую калитку и вошла. Приоткрытая входная дверь скажет хозяину о ее присутствии.

Внутри было так же холодно, как снаружи. Склеп, да и только. Отопление отключено. Гора почты на полу. Реклама, проспекты, конверт из банка…

Она положила все на старый деревянный столик. Интерьер был сведен до жизненно необходимого минимума и овевал холодом, отчего молодой женщине стало не по себе. Телевизор на потертой до дыр тумбочке, древний диван, на котором Ив спал, когда она приезжала к нему с Леа. Полное отсутствие комфорта. Ее отец всю жизнь жертвовал собой ради людей и государства. Он заслуживал лучшего.

Кутаясь в куртку, она заглянула в кухню, потом в спальню. Альбомы комиксов XIII стояли в ряд на этажерке. Стена напротив кровати сплошь оклеена фотографиями, которые она рассмотрела заново. Отец и она, вместе… Запечатленные, порой неловко, мгновения жизни. Вот старый снимок, на котором она, восьмилетняя, рядом с темноволосой, коротко стриженной женщиной. Абигэль знала, что это ее мать, но воспоминания о ней у нее сохранились лишь обрывочные и очень расплывчатые. Она записала в своей тетради снов, что ее мать умерла на больничной койке, когда ей, Абигэль, было девять лет. С тех пор пришлось расти одной, с болезнями, переломами и помощницами по хозяйству, которые худо-бедно играли роль матери – без материнского тепла.

Снимков Ива с Леа было гораздо больше, чем Ива с ней. Он обожал внучку и, наверно, перенес на нее все, что упустил с дочерью. Еще на одном снимке, совсем недавнем, он был запечатлен на понтоне, с яхтами на заднем плане. Он улыбался. Была ли у него женщина – или женщины – в эти последние годы? Был ли он счастлив?

Сожаления, горечь… Она сняла фотографии и спрятала их в карман. Просмотрела бумаги, аккуратно сложенные в металлический ящичек в углу шкафа. Тут были все документы, связанные с его бывшей работой таможенника. Платежные ведомости, пенсионные отчисления, страховка, удостоверение об отставке… И выписки из банковских счетов, хранившиеся много лет. Она всматривалась в них, а в голове все крутилась фраза: «Я надеюсь, что ты отыщешь истину, так же, как желаю, чтобы ты никогда ее не нашла…»

Она опустошила шкафы, забрала стопку комиксов, нашла несколько медалей, свидетельствующих о его заслугах в борьбе с наркоторговлей. Была и фотография Ива перед двумя с лишним тоннами кокаина, датированная началом 2000-х годов. Ее отец и его коллеги способствовали ликвидации французской ветви крутейшего мексиканского картеля. Он рассказал ей об этом подвиге восемь лет спустя, из соображений безопасности. Сколько еще операций такого рода провел он, не обмолвившись ей о них ни словом? Сколько тайн унес с собой в могилу?

Она успела сделать несколько ходок к багажнику своей машины, нагруженная бумагами, одеждой и барахлом вроде старого радиоприемника или секстана, когда пришел хозяин. Толстяк в коротковатых брюках, пахнувший жареной картошкой. В руке он держал свернутые в трубочку бумаги.

– Это ужасно – то, что случилось с вашим отцом, мне очень жаль.