Господи! Господи, да что же это?! Второй час ночи, а… а Сашка-то еще не вернулся, значит, да?! Он бы не прошел мимо нее в спальню, не разбудив. Как бы они ни собачились между собой, он не оставил бы жену сидеть, скукожившись в неудобной позе, в кресле. Непременно ткнул бы в бок кулачищем и отослал в кровать.

А он не разбудил ведь, подумалось Татьяне сквозь разбухающий в груди страх. Не разбудил, не накричал. Он, получается, не пришел еще, да? Не вернулся? Время полвторого ночи, а его все нет, да?

– Господи, господи, господи, да что же это?!

Татьяна выбиралась из кресла, как из глубокой ямы. На обмякших ногах дошла до входной двери, подергала ее, приложила ухо. Заперто, тихо. Потом обошла всю квартиру. Никого!

Детей она намеренно оставила у матери. Потому что не хотели они с Сашей обсуждать успех их операции, когда он вернется. Не хотели деньги считать, а их должно было быть много. Они будто бы и спят всегда, дети-то, а потом вдруг, раз – и в самый неподходящий момент им в туалет припрет, или попить, или сны вдруг им страшные сниться начинают. Один раз их с Сашкой в гостиной на диване чуть не застукали. Еле муж успел с нее соскочить…

Деньги! Сашка должен был принести очень много денег! И должен был вернуться уже к одиннадцати, а его все нет. Где же он, господи?! Неужели случилось что-то?!

Татьяна с громким судорожным всхлипом осела на край супружеской кровати. Посидела, всматриваясь в темноту, не мигая. Потом влезла на середину кровати, подбила под спину подушки, натянула одеяло до подбородка и, сотрясаясь всем телом, начала соображать.

В сообразительности ей отказать было сложно всегда. Это даже Сашка признавал. И это, кажется, было единственным ее достоинством, которое он соглашался признать.

– Ты, Тань, как скажешь иногда!.. – частенько с восхищением выдыхал он. – Я бы в жизни до такого не додумался…

Он и в этот раз не додумался. Это она все, она!

– Господи, прости меня! Прости мне алчность мою, господи! – прошептала Татьяна и заплакала.

С Сашкой случилась беда, это ясно. У него ничего не получилось – у этого простоватого олуха, который и горазд был только брехать с ней. А как до серьезных дел, так он оказывался жидковат в кости. Не мог договориться ни со слесарями насчет замены батарей отопления, ни со сволочью этой, которую они придумали, как на деньги раскрутить. Она придумала, а ему реализовать ее замысел следовало. Не получилось, стало быть. Не обернулся их шантаж золотым дождем, бедой обернулся.

А что беда с ее мужем приключилась, она теперь уже не сомневалась. Не просто же так все внутри у нее будто вымерзло. Не просто так она ни самого сердца, ни теплых толчков его не чувствует.

Беда…

– Что делать-то теперь, господи? Что же делать?

А делать-то что-то нужно было незамедлительно. Как-то действовать, что-то предпринимать. Матери там позвонить, может быть. Или в милицию. Сообщить им о том…

А о чем, кстати, она сообщать станет, а? О том, что собрались шантажировать честного, возможно, человека? О том, что запросили с него баснословную сумму денег за их молчание? И даже не за молчание, а за необнародование секретных материалов.

Кажется, фильм еще такой был: «Секретные материалы». Два главных героя с кем-то постоянно боролись, слизь какую-то инопланетную уничтожали или демонов. Но вроде бы все во имя добра.

В их с Сашкой замыслах добра не было. Их задушила вечная нехватка денег, и она же толкнула на самое настоящее преступление. Конечно, преступление, а что же еще? Шантажистов, кажется, тоже судят. И сроки назначают, кажется, довольно-таки приличные. Потому что шантаж – это всегда сокрытие преступной информации от представителей власти, то есть от милиции. А если ты скрыл эту информацию, да еще решил при этом на ней заработать – значит, ты такой же соучастник преступления.

И вот как тут было звонить в милицию? Как?!

Ну, позвонит она и что скажет?

Примерно так, да: Сашка Сурков – начальник охраны фирмы «Октава» – выкрал диски с записями камер наблюдения и пытался на этих дисках очень хорошо заработать. Он договорился о сумме вознаграждения за собственное молчание. Договорился о встрече, ушел на нее, но со встречи так и не вернулся.

Разыщите теперь его, дорогая милиция! Разыщите и того человека, которого пытались шантажировать! И…

А вот черта с два! Она сама его потом разыщет. Сама! Но сделает все очень ловко, очень тонко и очень грамотно. Не то что ее Сашка. Он попался, а она ни за что не попадется.

И милицию никакую привлекать она не станет. Смысл? Какой смысл в том, что найдут человека, который, возможно, убил ее мужа? Посадят его, а ей как жить потом с двумя детьми на руках? Копейки считать и носом в подушку хлюпать?

Нет уж! Пускай эта сволочь на свободе остается и платит, платит, платит всю оставшуюся жизнь за свою свободу. А уж она – Татьяна Суркова – постарается, чтобы свобода эта очень дорогой для него оказалась. У нее получится, она сумеет…

Будильник пищал долго и нудно, пока не захрипел, издыхая. Еще неделю назад собиралась поменять батарейку, да все забывала.

Нет, неправильно, не забывала. Она все оттягивала до понедельника, точнее, до воскресного вечера, решив, что на выходных ей будильник ни к чему, а вот с понедельника понадобится, тогда уж и поменяет. А тут как нахлынуло, как начала случаться беда за бедой. Да ладно бы в ее жизни, не обидно было бы. А то все с семейством ее начальницы. Сначала сама Марианна – гадина проклятая, пропала куда-то, потом ее дочка с копыт навернулась. Хрен бы с ними с обеими, не велика печаль, если бы не арестовали за эти все дела ее мечту вожделенную – Ярика Лозовского.

Как же она переживала! Как ругала этого пронырливого молодого следователя, который все улыбки направо и налево расточал, а у самого глазки противненькие такие, въедливые. Будто не смотрит, а коловоротом душу тебе высверливает. Ее вот лично проточил до самых пяток. Все сюсюкал и сюсюкал, а потом как брякнет:

– А скажите, Ксения, Марианна Волина к вам накануне исчезновения не заходила?

Она даже не поняла, куда он клонит. Не поняла, о чем хочет узнать. Потому что все мысли ее на тот момент Яриком Лозовским были заняты.

Ее не просто распирало от желания увидеть его, ей все конечности сотрясало от долгожданного предвкушения – увидеть и понять по его глазам: переживает он исчезновение своей любовницы или счастлив, что она исчезла. И тут этот урод со своими вопросами!

– Простите, что вы спросили? – невинно похлопала ресницами Ксения Минькина, упустив за запретными мечтаниями нить разговора.

– Я спросил, Марианна Степановна Волина не заходила к вам накануне исчезновения? – повторил Дмитриев и снова улыбнулся.

Он все время улыбался – этот отвратительный, дотошный мент. Все время ходил будто бы вокруг да около, да только Ксюша не была дурочкой, коей ее здесь все считали. Она кое-какой опыт из своего отрочества в юность вынесла. Опыт по общению с представителями органов власти.