Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот что, Тамара, — сказал я хозяйке. — Денег я дам. Но, во-первых, вы напишете расписку, где укажете, за что их взяли. Второе. Пять рублей к плате — это за коммуналку?
Она кивнула.
— Вы дадите мне квитанции, я буду платить сам. Вы, соответственно, имеете право проверить.
— Почему так? — насупилась она.
— Потому что сами вы платить не будете. Из домоуправления придут меня выселять, оно мне надо?
Она попыталась возразить, но я остановил ее жестом.
— Согласен только на таких условиях. В противном случае — нет. А деньги — хоть сейчас!
Я достал из кармана кошелек. Она поколебалась и кивнула. Мы написали расписку, я отсчитал 300 рублей. Тамара схватила их и убежала, отдав перед этим квитанции. Они нашлись в буфете. Плата за два месяца оказалась просроченной. Ладно, переживем. Пять рублей в месяц за коммуналку — смешные деньги даже по этим временам.
— Ты думаешь, мы поступили верно? — спросила Лиля.
— Не сомневайся, солнышко! — ответил я.
На тракторном имелись свои строители. Парни и девушки жили в общежитии, и я их знал. За 80 рублей они привели квартиру в жилое состояние. При этом крутили головами и горячо высказывали мнение о хозяйке. Я поменял в дверях замок. А вот нефиг, чтобы ходили всякие и копались в моих вещах. Мы переехали. И в первый же вечер в дверь позвонили. На площадке стоял мужичок блатной наружности.
— Позови Томку!
— Она здесь больше не живет, — сообщил я. — Съехала. Мы — квартиранты.
— Да, ладно! — он попытался протиснуться внутрь. — Здесь она.
Я без размаху дал ему под дых. Затем добавил по печени.
— Ты чего? — заверещал он.
— А нехрен переться в квартиру, — пояснил я. — Сказано: нет здесь Томки, значит, нет. Вали! Не то с лестницы спущу.
— Кто здесь? — послышалось за моей спиной. На шум прибежала Лиля.
— Гражданин ошибся адресом, — объяснил я.
— Так уж и гражданин! — обиделся блатной. — Я свой срок отсидел, так что нечего обзываться. Теперь вижу, что квартиранты.
— И другим сообщи, — посоветовал я. — А то я — человек нервный. Не люблю, когда беспокоят.
«Беспокоили» еще пару раз. В последний — какой-то дальнобойщик. Я работал во второй смене, и он здорово напугал Лилю, ломясь в полночь в дверь. Я застал это, вернувшись с работы. Дальнобойщика я отметелил прямо на площадке. Бил от души. Он охал, но не сопротивлялся — понял, что будет хуже.
— Может, снимем другую квартиру? — предложила Лиля. — Заберем у хозяйки деньги?
— Их уже пропили, — сообщил я. — Так что не получится. Не волнуйся, зайчик! Думаю, ухажеры кончились.
Так и оказалось. Мы познакомились с соседкой по площадке, еще не старой вдовой-пенсионеркой. Евдокия Ивановна, как ее звали, и поведала историю непутевой Тамары. Все у нее было все: муж, дочь, трехкомнатная квартира. Но Тамара работала в ресторане официанткой. Чаевые, халявная выпивка… Покатилось. Муж с ней развелся, квартиру разменяли. Тамаре досталась однушка в хрущевке. Год здесь процветал притон, участковый приходил чуть ли не каждый вечер. Собирался оформить Тамару в ЛТП. Но та ускользнула, найдя сожителя. Перебралась к нему, а свое жилье решила сдавать.
— Хорошо, что теперь здесь вы, — сказала Евдокия Ивановна. — Хоть поживу спокойно.
Мы с ней согласились, за что и выпили. Человеком соседка оказалась душевным. В ее квартире имелся телефон — редкость по нынешним временам. Я взял это на заметку и попросил разрешения время от времени пользоваться — за плату, конечно. Разрешение мне дали. Я написал письмо Дине Аркадьевне, в котором сообщил новый адрес и телефон соседки. Как вскоре выяснилось, не зря.
24 февраля открылся XXV съезд КПСС. Я встретил это событие равнодушно — экая невидаль. Ритуальное мероприятие. Похожим было отношение к съезду и других рабочих. Город украшали плакаты и растяжки, призывавшие тружеников достойно встретить великое событие. Об этом же говорили партийные чиновники на повсеместно проводимых митингах. Слушали их равнодушно. Партия оторвалась от народа, ее внутренние дела население не интересовали. К тому же надоело вранье, льющееся с экрана телевизоров и воспроизводимое в газетах.
Вечером первого дня съезда к нам в дверь позвонила Евдокия Ивановна.
— Тебя к телефону, — сообщила с порога. — Москва.
В прихожей соседки я взял лежавшую на тумбочке трубку.
— Алло!
— Сережа?
— Я, Дина Аркадьевна.
— Съезд смотришь?
— Некогда мне. Только с работы вернулся.
— А зря, — сказала она торжественно. — Брежнев помянул в докладе твою повесть.
— Что?!!
— Не прямо, конечно, — засмеялась она. — Так не делается. Обычно генеральный секретарь о литературе говорит иносказательно, а потом все гадают, кого он имел в виду. Но в твоем случае все понятно. «Острый и принципиальный разговор о любви к Родине ведут балерина и рабочий», — процитировала она. — Никто в стране, кроме тебя, о таком не писал. Нам в редакцию уже звонили, поздравляли. А я решила поздравить тебя.
— Спасибо, Дина Аркадьевна! — сказал я. — Это ваша заслуга.
— И моя тоже, — согласилась она. — Но написал ты. Главный просил передать: рассказы поставим в ближайший номер. И не два, как планировали, а сразу четыре. Насчет книги можешь не беспокоиться. Думаю, уже летом выйдет.
— Нет слов.
— Ты, главное, не зазнавайся, Сережа!
— Не буду! — пообещал я. — С меня причтется.
— Да хватит уже! — засмеялась она. — Я твои гостинцы целую неделю ела. Это при том, что половину Боре отнесла — он любит деревенское. Будешь в Москве, заезжай! Не забывай старуху!
— Не забуду! — пообещал я и положил трубку.
Дома я сообщил Лиле о состоявшемся разговоре. Глаза у нее стали огромными. Пришлось доставать коньяк и отпаивать любимую.
— Как же это, Сережа? — бормотала она. — Сам генеральный секретарь!
— Он прочел, что ему написали помощники, — пояснил я. — Думаешь, у Брежнева есть время смотреть «Юность»? Помощники посчитали, что помянуть повесть молодого писателя будут идеологически правильно. Только и всего.
— И что теперь будет?
— Хорошо будет, — заверил я. — Если ковать железо, пока горячо.
«Железом» я занялся назавтра. По пути на работу купил в киоске «Правду». Пришлось заплатить четыре копейки — номер с речью генерального секретаря вышел толстым. В разделе о литературе я обнаружил нужную фразу. Дина Аркадьевна процитировала ее точно. Я подчеркнул нужное и ближе к обеду отнес газету в комитет комсомола.
— Правда, про тебя? — засомневался секретарь.