— Она была верующей?

— О да. Она была ирландкой старой закалки. Выросла на историях о духах и банши. Я всегда считал глупостью, что она верит в такое, — его голос становится все тише. Не громче шепота. — Но потом я увидел нечто в десять лет. Может, это был не призрак. Но что-то.

— Что-то необъяснимое? — спрашиваю я.

Он слегка краснеет и почесывает затылок. Такой мальчишеский жест, до странности милый. Из множества версий Дэйна Хиббетса, с которыми я столкнулся за последние двадцать четыре часа — дерзкий красавчик-смотритель, энергичный работник, источник информации — эта мне нравится больше всего.

— Мы тогда жили в старом доме в одном из соседних городков, — говорит он. — Он был высокий и узкий. Моя спальня была на верхнем этаже, как бы изолированная от всего дома. Мне было десять. И я хотел личного пространства. Но потом однажды в октябре я проснулся от звука, как открывается дверь в мою спальню. Я сел и увидел, как бабушка заглянула в комнату. «Я хотела пожелать тебе спокойной ночи, парнишка», — сказала она. Она всегда меня так называла. Парнишка. А потом она ушла и закрыла за собой дверь. Перед тем как снова лечь спать, я проверил часы на тумбочке. Было час тридцать два.

Утром я спустился и увидел, что родители сидят за столом на кухне. Мама плакала. Папа просто выглядел шокированным. Я спросил у них, где бабуля и почему они мне не сказали, что она приехала нас навестить. Тогда мама мне все и рассказала. Той ночью бабушка умерла. Ровно в час тридцать два.

После этого мы стоим в тишине. Заговорить означало бы разорвать внезапно возникшую между нами странную связь. Это похоже на наш разговор в кабинете, но на этот раз связь кажется сильнее, потому что мы затронули личное. В этой тишине я думаю о рассказе Дэйна и о том, что это скорее мило, чем страшно. Из-за этого мне хочется, чтобы мой папа тоже сказал мне что-то подобное перед смертью. Но вместо этого я получила смутное предупреждение о Бейнберри Холл и извинения за то, в чем он так и не удосужился признаться, из-за чего я и оказалась здесь.

— Я должна признаться, — говорю я наконец.

— Дайте-ка догадаюсь, — невозмутимо отвечает Дэйн. — На самом деле вас зовут Ветерок?

— Почти. Я вернулась сюда не только чтобы сделать ремонт в Бейнберри Холл. На самом деле я приехала, потому что хочу понять, почему мы тогда отсюда сбежали.

— Вы думаете, за этой историей кроется что-то еще?

— Я это знаю.

Я рассказываю ему все. Мои сложные отношения с Книгой. Загадочные последние слова отца. Моя уверенность в том, что родители скрывали от меня правду в течение двадцати пяти лет.

— Я знаю, что папа был лжецом, — говорю я, кивая в сторону могилы Пирата. — Теперь я хочу знать, как много он врал. И зачем.

— Но вы уже знаете, что это неправда, — говорит Дэйн. — Зачем столько проблем, чтобы просто уточнить детали?

— Потому что… — я замолкаю, пытаясь выразить то мое предчувствие, которое не описать словами. — Потому что меня почти всю жизнь связывали с этой книгой, она как будто бы определяла мое существование. И все же родители отказывались что-либо про нее рассказывать. И поэтому я росла одинокой, растерянной и чувствовала себя чокнутой, потому что все думали, что я стала жертвой чего-то необъяснимого.

Дэйн одобрительно кивает, когда я использую термин его бабушки.

— Это хорошее слово.

— Да, правда, — говорю я, улыбаясь, хотя в глазах собираются слезы. Я стираю их тыльной стороной ладони, пока они не успели вытечь. — Но я никогда этого не испытывала. Ничего не было. И теперь я хочу узнать настоящую историю. Вот вам мои бессвязные, до стыдного личные подробности.

— Спасибо за вашу честность, — отвечает мне Дэйн. — Наверное, это было тяжело.

— Да, — говорю я. — Но Бейнберри Холл запутан уже в такой лжи, что мне показалось, пора начать говорить правду.

29 июня

День 4

На следующий день я снова был в лесу, на этот раз с Хиббсом. Джесс была внутри с Мэгги, пытаясь облегчить боль нашей дочери с помощью детского аспирина и мультиков. Наш визит в травмпункт закончился лучше, чем я ожидал. Хотя он был долгий — мы пробыли там больше трех часов — и дорогой. Но Мэгги не пришлось накладывать швы, и это было хорошей новостью.

Плохая новость заключалась в том, что на нашей территории было кладбище, поэтому я и попросил Хиббса пойти со мной. Мне нужен был кто-то, кто помог бы мне пересчитать надгробия.

— До меня доходили слухи, что они здесь, но я сам никогда им не верил, — сказал Хиббс, пока мы осматривали землю в поисках новых могил. Пока что я нашел только три. Две, видимо, принадлежали старшему сыну и внуку Уильяма Гарсона — Уильяма младшего и Уильяма III соответственно — и одна была слишком старой, поэтому буквы не было видно.

— Никто не знал об этом месте? — спросил я.

— Кто-то наверняка знал, — ответил Хиббс. — Но время шло, у дома появлялись новые владельцы, а лес продолжал расти. Это грустно, если так подумать. Место упокоения некогда великой семьи теперь забыто в лесах. А вот еще, кстати.

Он показал на четвертое кирпичное надгробие, вылезающее из земли. Там было высечено имя и дата.

— Девочка была красавицей, — сказал Хиббс. — Тот ее портрет в доме? Он абсолютно точный, так мне говорили.

— Вы много знаете о семье Гарсонов?

— О да, я много слыхал за мои годы.

— Вы знаете, что случилось с Индиго? Она умерла такой молодой.

— Я слышал ее историю, — сказал Хиббс. — Мой дедушка знал ее. Когда еще был мальчиком. Сказал, что этот портрет — точная ее копия. Так что ничего удивительного, что художник, который его писал, был безумно в нее влюблен.

Так я сначала и подумал, когда увидел портрет. Что единственная причина, по которой художник изобразил бы Индиго Гарсон в такой ангельской манере, заключалась в том, что он был в нее влюблен.

— Она любила его в ответ? — спросил я.

— Да, — ответил Хиббс. — Говорят, что они хотели сбежать и пожениться. Уильям Гарсон был в бешенстве, когда узнал. Он сказал Индиго, что она была слишком юна, чтобы выходить замуж, хотя для тех времен шестнадцать — довольно распространенный возраст невест. Он запретил Индиго встречаться с художником. Подавленная своей несчастной любовью, Индиго покончила с собой.

Я содрогнулся при осознании того, что еще один житель Бейнберри Холл совершил самоубийство.

— Как?

— Отравила себя, — Хиббс указал на склон, где росли растения, их тонкие ветви были покрыты алыми ягодами. — Этим.

— Она съела эти ягоды? — спросил я.

Хиббс мрачно кивнул.

— Настоящая трагедия. Старик Гарсон ужасно горевал. Поговаривают, что он нанял того же художника, чтобы тот написал его портрет с другой стороны камина. Так они с Индиго навсегда будут вместе в Бейнберри Холл. Художник не хотел соглашаться, но у него не было ни гроша, и поэтому ничего другого не оставалось.