После этого мы поехали к футбольному полю школы «Мариста», где, как сказала Гретхен, по всей вероятности, тренировался приятель Стейси Бенсен. На всех качках была красная футбольная форма, и все они делали упражнения и тренировали передачи, и после каждого движения шлепали друг друга по заднице. Мы с Гретхен сидели в «эскорте» и слушали треск холостых оборотов и шипение песни Wasted, Black Flag по радио.

— Ну и что мы здесь делаем? — наконец спросил я.

— Мы собираемся надрать этому парню задницу.

— Собираешься переехать его или что?

— Нет. Не знаю. Идеи есть?

— Нет.

— Можем чем-нибудь бросить в него и уехать.

— Типа чего?

— Как насчет кирпича?

— Ну не знаю. Может, объедки какие-нибудь, типа чили?

— Нет, нет, я придумала, — сказала она. — Как тебе мешок с дерьмом?

— И где ты собираешься достать мешок с дерьмом?

— Ну не знаю, — сказала она. — Ты срать не хочешь?

— Не-а, — покачал я головой.

— Ну ладно, а как насчет мешка с мочой? Ты вообще писаешь?

— Могу пописать, — сказал я. — Да, точно могу пописать. Где возьмем мешок?

Мы подъехали к магазину на 103-й, купили самый большой пакет на молнии и вернулись обратно, припарковавшись у футбольного поля ровно на том же месте. Я подумал, что если сделаю это, Гретхен решит, что я типа крутой — знаете, что мне наплевать на то, что меня разукрасят и все такое, — и меня это устраивало, пока мы сидели на стоянке в школе «Мариста», и она сказала:

— Хорошо, давай писай.

— Прямо здесь?

— Да мне все равно.

— Я не стану ссать у тебя на глазах.

— Почему нет? — спросила она.

— Да пошла ты, — сказал я.

— Тогда давай там, за машинами.

— Ладно.

Я выпрыгнул из машины, взяв с собой большой пластиковый пакет. Пригнулся за чьим-то красным кабриолетом, расстегнул штаны, вытащил член и стал писать в пакет. Моча была горячая и воняла, и я, поморщившись, усмехнулся. Гретхен сидела в машине, наблюдая за всем в зеркало заднего вида. Я пописал, наполнив пакет наполовину, и быстро его застегнул. Пакет с мочой, горячий и запотевший изнутри, я понес обратно в машину и собрался уже сесть, как Гретхен сказала:

— Чувак, в машину ты с этим не сядешь, — и заперла дверь изнутри. Я остался стоять, держа в руках пакет и в недоумении тряся головой.

— Чувиха, — сказал я. — Я ведь этого не собирался делать. Ты меня заставила, так что открывай дверь.

— Смотри, смотри, тренировка заканчивается, — сказала она, указывая на поле. Вся футбольная команда собралась вместе, все уже сняли шлемы, волосы их были растрепаны, а красивые лица блестели от пота.

— Ты знаешь этого парня? — спросил я.

— Знаю, — сказала она.

— И как мы это сделаем?

— Мы подъедем, ты откроешь пакет и все на него выльешь.

— Я? — спросил я.

— Я же за рулем, — сказала она.

— Ладно, хрен с тобой, как хочешь, открывай дверь, — сказал я.

Гретхен отперла замок, и я уселся, держа пакет в вытянутой руке.

— Воняет, — сказала Гретхен.

— Да уж.

— Она ярко-желтая! — закричала она, зажимая нос и смеясь. — Почему она такая желтая?

— Ну не знаю. Я принимаю по утрам витамины, может, из-за этого.

— Господи, да положи ты это назад или куда-нибудь.

Я кивнул и пристроил пакет вниз, к ногам.

— Теперь что? — спросил я.

— Теперь ждем, — сказала она и сдала назад, к краю стоянки, где шла длинная цементная дорожка от раздевалки к машинам. Мы подождали, слушая одни и те же песни снова и снова, потому что кассета застряла в магнитоле, и их монотонность, на которую всегда можно было рассчитывать, была знакомой и успокаивающей. Минут через двадцать коричневая металлическая дверь раздевалки распахнулась, и из нее вывалилось пять или шесть футболистов, смеясь, фыркая, хлопая друг друга по рукам.

— Ладно, говори кто, — сказал я.

— Блондин, — сказала она. — С такой ухмылкой, как будто дерьма наелся.

— Откуда ты его знаешь?

— Он трахнул Ким, когда она была еще в команде поддержки, — прошептала Гретхен, и я сразу понял, что все это в большей степени было из-за Ким, чем из-за старушки Стейси Бенсен. Я посмотрел туда, где шагали футболисты — посвистывая и покрикивая, — и Гретхен наклонилась и указала, больно ухватив меня за плечо: «Вот он. Вот он, блядь».

Я тяжело сглотнул и схватил пакет с мочой.

Этот парень, Марк Дейтон, выглядел не таким уж говном, если не считать того, что он был высокий, светлый и красивый — девчонки от таких писают кипятком. Его мокрое лицо сияло, а на плечи было наброшено белое мягкое полотенце, которым он все еще вытирал волосы, обговаривая какую-то важную футбольную дребедень с другим качком, и оба они серьезно кивали, бормоча что-то вроде «32-29-26, марш?» и «повертеть, передать, первый вниз?».

Я открыл дверь, ухватился за ручку левой рукой, держа пакет с мочой правой, и ждал, ждал, ждал, пока Марк Дейтон не оказался в метре от «эскорта». Тогда я распахнул дверь, прокричал «Эй, блядун» — и швырнул пакет в грудь Марку Дейтону. Пакет подлетел прямо к нему, ударив его точно в шею, затем упал к его ногам, закрытый, даже не разорвавшись — просто горячий, чистый пакет с мочой. Я остро почувствовал весь идиотизм ситуации, внезапно осознав: Я забыл открыть его. Я забыл открыть этот хренов пакет.

— Что за черт? — спросил толстошеий чувак, стоявший рядом с Марком Дейтоном, сбрасывая с плеча спортивную сумку и устремляясь к машине, но Гретхен уже нажала на газ. Я не успел закрыть дверь и чуть не словил край чьей-то куртки, прежде чем мы умчались прочь со стоянки, как в каком-нибудь фильме с погонями.

— Прости, — сказал я некоторое время спустя. — Похоже, я забыл открыть пакет.

— Да ты просто идиот, — только и сказала Гретхен.

Ну, я выпил по паре пива с мистером Д. Как я уже говорил, я зашел, чтобы увидеться с Гретхен, до выпускного вечера оставалось всего дней пять, и я решил, что наконец, наконец, наконец приглашу ее. Мистер Д. открыл дверь и сказал: «Эй, Брайан, как поживаешь, приятель?», и в руке он держал банку пива «Бист» — лучшее в Милуоки, папа тоже любил его, — и я подумал, что он пьет уже какое-то время, потому что он забыл снять фартук типа «поцелуй повара» и улыбался немного слишком, и подмигивал мне, что ли. Втянув голову в плечи и уставившись на ботинки, я спросил:

— А, ммм, Гретхен дома?