Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, Андреас был одним из этих несчастных, но Мария не смогла заставить себя вглядеться в их лица.
В стенах тюрьмы стояло невыносимое зловоние. Поскольку в небольшом замкнутом пространстве оказалось заперто такое огромное количество людей, здесь неизбежно пахло потом и перебродившими испражнениями. Марии пришлось зажать рукой нос и рот, но несмотря на это, ее чуть не вырвало.
– Туда! – рявкнул охранник, указывая на будку по эту сторону забора.
Мария вошла в открытую дверь. Других женщин в помещении не было, только тюремный надзиратель. Он сидел, откинувшись на спинку стула и положив ноги на стол. В зубах торчала сигарета.
– Присаживайтесь, – произнес мужчина с преувеличенной вежливостью.
Мария была рада оказаться подальше от зловония внутреннего дворика тюрьмы, хотя оно сменилось удушающим запахом табака, царившим в этом маленьком затхлом помещении. Молодая женщина встретилась взглядом с тюремным надзирателем. В его холодных глазах она не увидела ни капли сочувствия.
– Почему вы хотите видеть этого заключенного? Вы не родственники.
Мария не ожидала, что ей придется объясняться, и почувствовала себя ужасно глупо.
– Он муж моей сестры, – ответила она.
– Да, но ваша сестра мертва, насколько я понимаю.
– Все верно.
– То есть этот человек был мужем вашей сестры, – поправил Марию надзиратель.
После этого он поднялся со стула и принялся рыться в картотеке, содержащейся в жутком беспорядке. Как только надзиратель нашел то, что искал, он поднес папку к лицу, открыл ее и начал читать. Мария взглянула на него повнимательнее. Седой приземистый толстяк в расстегнутом пиджаке. Живот нависает над ремнем брюк. Воротник рубашки намок от пота, стекающего по лицу и шее.
– Этот человек, он ведь убил свою жену, вашу сестру. Так? – (Мария кивнула, понимая, что лучше со всем соглашаться.) – У нас тут постоянно бывают такие, как вы. Они приходят, чтобы отомстить обидчику. Если справедливость не восторжествовала, они восстанавливают ее своими руками. Я их не виню. Я бы сделал то же самое. – Надзиратель снова сел и посмотрел на Марию. – Причем чаще всего, как ни странно, справедливость вершат именно женщины. Они способны держать в себе обиду дольше, чем мужчины. Именно благодаря этим женщинам количество заключенных постепенно сокращается. Понимаете, здесь очень многолюдно. В камере, рассчитанной на троих, содержится шестеро заключенных. И что мне, спрашивается, делать? – Надзиратель явно любил поговорить, и Марии не оставалось ничего другого, кроме как слушать. – Но я могу впустить вас. Если хотите.
Марии удалось выдавить из себя «спасибо», прежде чем надзиратель продолжил речь. Она подумала, что он ждал от нее взятки.
– Обычно мы допускаем к посещению только кровных родственников. Но, полагаю, можно сказать, что вы связаны кровью. В некотором смысле. – Мужчина ухмыльнулся собственной шутке. – Похоже, у него никогда не было других посетителей… – (Мария иногда задавалась вопросом, навещал ли Андреаса кто-нибудь из семьи. Теперь она знала ответ. Бедняга не видел ни одной родной души почти три года.) – За все это время он получил только одно письмо.
Тонкий листок бумаги выпал из папки и приземлился у ног Марии. Она подняла его и тут же вернула надзирателю, успев заметить внизу послания подпись сестры Андреаса Ольги.
Надзиратель поднес письмо к глазам.
– Его мать. В смысле, письмо не от его матери, а о ней. О том, что она умерла. – (Мария вновь кивнула. Она не хотела, чтобы этот человек рассердился на нее.) – Мы не позволяем заключенным оставлять письма при себе. Все они должны быть подшиты к делу. В общем, те мужчины, что сейчас гуляют по двору, это лишь часть заключенных. И вашего Вандулакиса среди них нет. Согласно этим записям, – надзиратель помахал папкой в воздухе, – он выходит на прогулку по субботам. Так что придется мне попросить кого-нибудь отвести вас к нему. Он тут, неподалеку.
Повисла неловкая пауза. Мужчина закурил еще одну сигарету, вновь положил ноги на стол, взял в руки газету и принялся читать. Прошло довольно много времени, прежде чем в дверях возник охранник.
– Вандулакис, – лениво сказал надзиратель. – Дельта двадцать семь.
Марию отвели в блок, притулившийся у внешней стены тюрьмы. Здесь она увидела тех женщин, что стояли в очереди перед ней. Они сидели в ряд за очень длинным столом напротив мужчин, которых пришли навестить. Их разделяла проволочная сетка. На этой стороне было только одно свободное место, и Мария решила, что оно предназначалось именно ей.
Некоторые из присутствовавших, как мужчины, так и женщины, плакали, другие кричали, стучали кулаком по столу, третьи пытались вести серьезную беседу, возможно, говорили о своей любви или делились какими-то тайнами. Каждый раз, когда становилось слишком шумно, один из четырех охранников, дежуривших по углам помещения, вставал и громогласно призывал к тишине.
Провожатый Марии отправился за Андреасом и пропал надолго. Мария сидела, стараясь ни на кого не смотреть. Андреас ведь понятия не имел, что она придет. А вдруг он откажется встретиться с ней? Интересно, имеет ли он на это право… У Марии было полно вопросов, в том числе к самой себе. Зачем она вообще пришла? Мария и сама толком не знала – вот почему она не смогла внятно объяснить свой поступок Фотини. О чем они с Андреасом будут говорить? Чего она ждет от этой встречи? За то время, что охранник потратил на розыски заключенного, Мария успела усомниться в правильности своего решения приехать сюда.
Она уже готова была уйти, но вдруг заметила по ту сторону проволочной сетки какое-то движение. Кто-то шел к пустующему месту напротив. Мария подалась вперед, чтобы получше рассмотреть приближающегося мужчину, но в полумраке плохо освещенного помещения смогла лишь различить, что он в наручниках. Он сел напротив нее и тоже подался вперед.
Мария чуть не вскрикнула от испуга. Должно быть, они ошиблись и привели не того человека. Это лысое, похожее на птицу существо не могло быть Андреасом Вандулакисом. Она обернулась, желая привлечь внимание охранников. Но внезапно в общем гуле чужих голосов Мария услышала, как знакомый голос спросил:
– Мария? Мария Петракис?
И хотя внешность Андреаса изменилась до неузнаваемости, его голос остался прежним. Горе, жестокое обращение и скудное питание преобразили его физически, и все