Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я туда часто хожу. Тебе просто повезло меня встретить, – ответил он.
– А зачем ты туда ходишь?
Октябрина поравнялась с парнем. Арсений остановился. Он смотрел под ноги, на пальцы, которыми медленно подгребал под ступню травинки, и молчал. Ветер стих.
– Это не та история, которую стоит рассказывать в такой день, – тихо сказал Арсений и посмотрел на горизонт. Серые облака накрыли небо скатертью, и только на краю виднелся голубой кусочек. Дойти до него, казалось, невозможно.
– В какой такой? – спросила Октябрина и попыталась взглянуть на лицо Арсения, но он закрыл его волосами. – Сегодня праздник какой-то?
– Нет, нет, что ты, никакого праздника. Просто сегодня хороший день. В хорошие дни не вспоминают плохого.
– Ты говоришь, что у тебя каждый день – хороший, – попыталась пошутить Октябрина, но Арсений даже не улыбнулся. – Прости. Если не хочешь говорить, не нужно. Я просто…
– Нет, ты имеешь право узнать. Ты же должна понимать, почему ты и… другие встретили меня.
– Другие? Есть и другие?
– Есть конечно. – Арсений сел на траву и вытянул ноги. Ветерок пошевелил свободные брюки, обнял лодыжки. – Ты с ними еще не познакомилась просто, но они есть.
– Борис? – Октябрина хотела сесть рядом, но посмотрела на пыль у дороги, на муравейник, притаившийся за зарослями рапса, и решила, что стоять все-таки безопаснее для новых джинсов.
– Боря нет, ты что, – хохотнул Арсений и поглядел на Октябрину снизу. – Ты на него посмотри. Если он и хотел уйти в мир иной, то задолго до моего рождения. Я его уже таким встретил в путешествии много лет назад.
Октябрина и хотела спросить о Боре больше, хотя бы узнать, что о нем думал Арсений, но вдруг поняла, что даже не знает, сколько им лет.
– А почему Боря к тебе приезжает? Ему не к кому идти?
– А кому из нас есть, к кому идти? – спросил он и прищурился. Октябрина хотела было сделать шаг назад. Но остановилась – слишком очевидный проигрыш. – Это только человеку поверхностному кажется, что у нас всегда есть люди, на чьем плече поплакать можно.
Он долго смотрел на горизонт. Казалось, приглядывался, словно мог увидеть кого-то в пятнах желтой жары, резвившейся на сером фоне облаков. А потом как-то особенно обреченно выдохнул.
– У тебя есть братья или сестры? – наконец спросил он.
– Никого нет. Родители когда-то посоветовались с соседями по дому и решили, что сейчас мир уже достаточно «прогнил», чтобы в него приводить больше детей. – Октябрина усмехнулась. – Как видишь, меня в этот мир привели без всяких раздумий. А у тебя есть кто-то?
Арсений посмотрел на горизонт и прошелестел в тон травам:
– Был и есть. Одновременно.
– Как это? Брат или сестра?
– Брат. У меня брат.
– А что, он уехал далеко?
– Он? Нет, что ты. – Арсений не шевелился. – Он умер.
Холод упал по ногам на землю. Тело замерзло и, казалось, не могло двигаться. Октябрина пошевелила кончиками пальцев и то – с большим усилием.
– Как так? Как, как умер?
– Вот так. Взял – и умер. Он сам так решил.
Октябрина не знала, как смотреть на него, да и стоило ли вообще. Может, надо отвернуться, может, перевести тему или раскашляться, упасть на землю и сделать вид, что погибаешь в муках, чтобы внимание его переместилось с мыслей о брате на что-то другое. Но Арсений как-то особенно спокойно спросил:
– Ты, наверное, не особо понимаешь, да? Я понимаю. Никто не понимает.
Арсений, казалось, хотел сорвать цветок, но стоило ему прикоснуться к стебельку пальцами, – отпустил.
– Когда-то, когда я был еще ребенком, мой брат решил от нас съехать. Ему было восемнадцать, он учился в техникуме, подрабатывал, нашел девушку и решил жить с ней. Мама с папой не были против, даже сказали, что рады. Девушка им нравилась, ее, кажется, звали Олей. Они жили вместе пару месяцев, устраивали вечеринки. А какие там вечеринки могут быть? Ну, самые обычные, как сейчас, только еще хуже. Тогда-то люди не понимали, как всякая дрянь может убивать. Они смотрели по сторонам, видели, как их друзьям весело, как они ищут «проходы в потайные миры», как «расширяют сознание», а когда кто-то умирал, будто внимания не обращали. Тогда вообще многие умирали.
Арсений сложил пальцы ладони и хрустнул стебельком ромашки. Взгляд он так и поднимал к небу.
– Он вышел в окно после посиделки. Наверное, открыл окно, подставил табуретку и вышел. Так-то он был высокий, но вряд ли смог подняться без табуретки. Может, он сказал что-то перед уходом. Может, молчал. Никто не видел, как он это сделал, – все спали.
Холод пронзил ее ноги до костей. В спине покрылся коркой костный мозг.
– Как так? – с шепотом она завалилась на траву рядом с Арсением. – А… а письма? Он не оставил письма?
– Он человек настроения. Часто решает сделать что-то за пару минут до того, как на самом деле начинал что-то делать. Не думаю, что он планировал это. Не думаю, что он проснулся и понял, что это его последний день на этой земле. Не думаю, что вообще понимал, что уйдет и кому-то понадобятся ответы после его смерти.
– Но, но ведь…
– Время было тяжелое, эту дрянь можно было достать намного проще, чем сейчас, – сказал Арсений и все-таки сорвал цветок. – Мы не ценим то, что у нас есть сейчас. Это было не так давно, но я помню это, будто было вчера. Я однажды видел, как одноклассник его зашел к нам домой, разделся, и я… Я видел огромные, налитые засохшей кровью порезы. Они сидели на кухне, родители тогда уехали. Я слышал, как они рылись в ящичках, где у мамы лежали лекарства. Она медсестра, у нее всегда были шприцы. – Арсений поддел пальцем ноги камушек перед собой и отпихнул его. – Я ведь знал, что они делали. Мне было лет семь, может, и того меньше. А я уже знал, что они делали, но не понимал, чем это кончится. А хотя, может, и понимал, но не хотел принимать. Никогда не хочешь думать о том, что кто-то из близких может исчезнуть, а когда уже видишь, как кто-то идет по дороге исчезновения, – обычно закрываешь глаза. Ты будешь ждать его каждый день, ставить тарелку на ужин, здороваться, когда входишь в пустой дом, не удалишь номер в телефоне, все