«Я единственная, кто остался из семьи Доути, – думает Роза. – Все меня покинули. – Ей хочется выть, рыдать и топать ногами. Ей пять лет, а она заключена в ужасном теле старухи, у которой все болит и скрипит. – Мама, папа, Конни! Как вы могли бросить меня совсем одну? Это несправедливо. Я самая молодая, я самая маленькая! Нельзя оставлять меня здесь одну!»

– Мы собрались сегодня, чтобы помянуть добрым словом Конни Трам.

Священник на кафедре совсем молоденький, у него свежее лицо с юношеским румянцем. И удивляться тут не приходится. «Этим миром нынче управляют дети, – думает Энигма, и по щекам ее текут слезы, оставляя в слое пудры розовые дорожки. – Врачи, полицейские, политики, дикторы на телевидении. Повсюду дети, и как важно и уверенно они держатся!» С одной стороны, это, конечно, очень мило, но не всегда удобно. Например, когда врач отказывается выписать Энигме рецепт, который она просит, и начинает развивать собственные идеи, хотя пациентка в точности знает, какое именно лекарство ей нужно. Современная молодежь воспринимает себя чертовски серьезно. Иногда Энигме приходится сдерживать смех. И к чему все эти разговоры о старении населения Австралии, ведь любой разумный человек видит, что вовсе оно не стареет, а, наоборот, молодится… или молодеет? Конни нашла бы нужное слово. Она каждый день разгадывала кроссворды в «Сидней морнинг геральд», разбиралась и в политике, и в демографии. А для Энигмы это темный лес.

Конни действительно была умной женщиной. Энигма помнит тот вечер, когда они всей семьей сидели у телевизора, выполняя тест на коэффициент умственного развития, и Конни заработала высший балл. Рон тогда сильно разозлился и обвинил ее в фальсификации, делая вид, что потешается, но все видели его насквозь. Вероника еще назвала отца мезогинистом-дискриминатором, а Томас велел сестре не изображать из себя интеллектуалку с псевдолесбийским уклоном. Энигма не уразумела ни одного из обвинений: ну неужели нельзя выражаться попроще? Роза вяло отказалась принять участие в тесте. К счастью, Томас тоже заработал довольно высокий балл, почти как у Конни, что стало для Энигмы большим облегчением. С тех пор как она случайно уронила внука, когда тот был еще младенцем, она исподтишка наблюдала за ним – нет ли признаков умственного расстройства. Никто об этом не знает, Энигма никому не говорила. Ее вины здесь нет: он был таким скользким ребенком! Даже когда Томас поступил в университет, она все никак не могла до конца успокоиться: вдруг мальчик все-таки умственно отсталый, просто проявляет способности в одной области.

Энигма откидывается назад и украдкой бросает на внука взгляд. Тот сидит рядом со своей скучной женой Деборой и держит на коленях крошку Лили. О господи, у Томаса сегодня дурацкий вид: ну чего, спрашивается, он разинул рот. Вероятно, небольшое умственное расстройство у него все же есть. Конечно есть, ведь крайне глупо с его стороны было не удержать Софи Ханивел, такую забавную и хорошенькую. А с каким наслаждением эта девочка ела!

Тут Энигма замечает, что Роза совсем не плачет. Она сидит не двигаясь и смотрит на священника с характерным для нее отсутствующим и одновременно мягким выражением лица. Никогда не угадаешь, о чем она думает. «Эта Роза та еще чудачка», – говорил о ней Натаниэл, покойный муж Энигмы.

– В своей жизни Конни исполняла множество ролей, – произносит мальчик-священник. – Она была примерным членом христианской общины, успешной деловой женщиной, любящей сестрой для Розы, любящей женой для Джимми и любящей приемной матерью для Энигмы.

«Вообще-то, это не совсем верно, ведь формально никто так и не удочерил меня», – мысленно возражает Энигма. Она помнит, как однажды пришла из школы и спросила Конни, можно ли называть ее мамой. «Нет, нельзя, – ответила тогда Конни. – В свое время, когда тебе будет сорок лет, я объясню почему. И тут совершенно не о чем плакать, Энигма. Прибереги слезы для чего-нибудь действительно стоящего».

Но Энигма все же плакала. Ей не было нужды приберегать слезы – слезные железы никогда ее не подводили. Когда дети дразнили ее за то, что она ребенок Элис и Джека или за то, что у нее смешное имя, она, бывало, грохнется на землю, спрячет лицо в ладонях и от души ревет, пока ее обидчикам не надоест выкрикивать фразы вроде «Твой папа зарезал маму!» или «Мама Энигмы была убийцей!».

Ей нравилось быть младенцем Манро. Она чувствовала себя особенной, необычной, словно бы героиней какого-то фильма. И еще, чего уж греха таить, она всегда любила хорошенько поплакать! После этого Энигма становилась спокойной и немного сонной. Однажды она поведала об этом своей внучке Веронике, и та объяснила бабушке, что, когда плачешь, организм выделяет какое-то химическое вещество наподобие успокоительного. «Вероятно, ты успела привыкнуть к этому успокоительному, – сказала Вероника. – И подсела на слезы, как наркоманка на иглу».

«Это надо же додуматься: сравнить родную бабушку с наркоманкой! Временами девочка несет ужасную чепуху. Марджи следовало почаще шлепать ее в детстве».

Энигма наклоняется вперед, чтобы взглянуть на сидящую в конце скамьи Веронику: худощавое лицо внучки искажено от злости. Так и морщины заработать недолго. Наверное, все еще злится, что Конни завещала дом Софи. А чего тут, спрашивается, переживать: дом тесный, старомодный и его трудно убирать. Нет, Энигма решительно не понимает, почему девочка так волнуется из-за этого.

«Как жаль, что брак Вероники с Джонасом распался. Но с другой стороны, Джонас был какой-то безликий. Совершенно не подходил Веронике. Ей для семейной жизни нужен хороший, надежный мужчина. Вероника потому такая злая, – думает Энигма, громко сопя, – что давненько ни с кем не трахалась».

Она откидывается назад и, удовлетворенно кивнув, начинает рыться в сумке в поисках драже «Тик-так». Энигме нравится время от времени думать о чем-то восхитительно шокирующем. От этого она чувствует себя современной.

* * *

«Сколько калорий в драже „Тик-так“? – прикидывает Марджи, когда мать подносит к ее лицу пластмассовую коробочку. – Наверняка немного. Возможно, нет вовсе».

Она протягивает руку, и Энигма кладет ей на ладонь несколько белых горошин. Марджи засовывает их в рот и сразу же начинает яростно себя ругать: «Вот почему ты такая толстая, ты, жадная свинья! Калории очень коварны! Почему ты говоришь „да“ всякий раз, когда тебе предлагают еду? Почему ты такая слабая и жалкая? Разве не чувствуешь, как пояс юбки врезается в твою рыхлую плоть? А ведь тебе даже не нравится „Тик-так“!»

Маргарет вспоминает девиз, который выучила на последнем собрании «Взвешенных людей»: «Если тебе что-то не нравится – не ешь!»

Делая вид, что кашляет, она собирается выплюнуть «Тик-так» на ладонь, но тут мать неожиданно толкает ее руку, подавшись вперед, чтобы предложить драже Рону. Из-за этого Марджи проглатывает «Тик-так» и все содержащиеся в нем калории, даже толком не распробовав.

Ну вот, наверняка это один из коварных продуктов, напичканных калориями. Наподобие орешков кешью. Их предупреждали, чтобы они избегали кешью.