непонятно, как он вообще может дышать. Я больше не хочу воспринимать что-то как должное и надеюсь, что, если буду достаточно крепко держать Джеймса, хотя бы он не исчезнет.

Следующим утром я опускаюсь в кресло у доктора Динь, потому что понятия не имею, как этого избежать. Я начинаю подозревать, что на самом деле могу сходить с ума.

Я стараюсь сосредоточиться на докторе Динь, которая сидит напротив меня в коричневом кресле с откидной спинкой. Это делает её похожей на цветок в горшке. У неё коротко стриженные светлые волосы и круглое лицо с тонкими чертами, острый подбородок. На ней приталенный пиджак и узкие брюки цвета хаки. Доктор Динь покачивает ногой, закинутой на колено, и ждёт, когда я что-нибудь скажу. Но я не знаю, что говорить, хотя понимаю, что мне следует проявлять больше заинтересованности и энтузиазма, чтобы выглядеть вменяемой.

– Мэри Элизабет.

– Да?

– Я знаю, что ты мало спала, но...

– Я спала. – Внутри меня поднимается жар. – Я сплю буквально всё время, но вы об этом не знаете и просто предполагаете, потому что у меня пара маленьких кругов под глазами...

– Злость – это защитный механизм, Мэри Элизабет, – прерывает меня доктор Динь. – У меня есть записи данных из медицинского приложения на твоём телефоне. Ты спала в общей сложности десять часов за последние три ночи, и из них только полтора за последние сутки.

Я и забыла, что у неё есть эта информация. Я снова откидываюсь на спинку кресла, готовясь выслушивать лекцию, которую доктор Динь собирается мне прочитать. Мы встречаемся раз в неделю два месяца с тех пор, как я получила свою стажировку, и хотя эти встречи должны помогать мне в случае, если я попаду в стрессовые ситуации в участке, она продолжает подталкивать меня к разговорам о моём прошлом, словно убеждена, что там есть какой-то ключ.

– Ты подумала о том, что мы обсуждали в прошлый раз?

Последний раз был целую вечность назад, и я не могу вспомнить.

– О чём?

– О твоей семье. Ты подумала, готова ли поговорить со мной о том, что случилось в тот день?

– Знаете... простите, но разве это важно? – спрашиваю я. – Все теряют близких. – Я не понимаю, почему она считает мои обстоятельства особенно травматичными. Она тоже Наследница, и все знают, что она потеряла брата во время Падения. Доктор Динь смотрит на меня, словно испугавшись чего-то, гримаса боли искажает её жизнерадостное лицо, но она быстро берёт себя в руки.

– Мэри Элизабет, возможно, ты считаешь, что это неважно, но правда в том, что, если ты не начнёшь устанавливать контакт со своим прошлым опытом, он продолжит управлять тобой. Понимаешь ты или нет, но именно это сейчас происходит. Разве тебе не хочется иметь больше контроля над своей жизнью?

Я усмехаюсь:

– Зачем мне этого хотеть, если это невозможно? Всякое бывает. С нами случаются разные вещи, и мы должны принимать их как есть. Нам что-то даётся и что-то отнимается, и всё, что мы можем сделать, – научиться правильно пережидать, бурю. Да, я просто реагирую на жизнь, которая со мной происходит, и больше от меня ничего не зависит.

Доктор Динь выглядит потерянной в своём коричневом кресле, словно оно затягивает её.

– Мне кажется, ты не хочешь возвращаться к той боли.

Я наклоняюсь вперёд.

– Я возвращаюсь к ней постоянно. Она всё время со мной. – Мой голос срывается, когда я заканчиваю предложение, и я замолкаю.

Динь позволяет тяжёлой тишине повиснуть между нами, ожидая, когда я снова заговорю. Не дождавшись, она произносит:

– Я собираюсь рекомендовать тебе перерыв в стажировке. Думаю, прямо сейчас она плохо на тебя влияет. Тебе нужно отдохнуть и позаботиться о себе.

– Нет, нет, пожалуйста, не надо. – Я сажусь прямо и сосредотачиваюсь на её словах. – Вы не понимаете. – И тут до меня доходит. Я должна или делать то, что она говорит, или распрощаться с мечтой стать детективом, и хотя сейчас я ненавижу начальницу и чувствую себя бесполезной во всех отношениях, если я сбегу отсюда, то наутро об этом пожалею. – Ладно, – говорю я. – Я расскажу вам, что случилось, хотя не думаю, что это поможет или что-нибудь изменит.

– Хорошо, Мэри Элизабет, – говорит Динь, – начинай, когда будешь готова.

Я закрываю глаза и вспоминаю свою мать. Она была в плохом настроении. На ней был красный сарафан. Её рука казалась прохладной в моей ладони.

– Хорошо, – говорит доктор Динь. – А теперь расскажи мне.

Я не открываю глаза, потому что не хочу. Если я это сделаю, то потеряю образ своей матери, ощущения того дня на коже. Сейчас я близка к этим воспоминаниям, как никогда раньше. Они всегда казались мне далёкими и искажёнными. Но теперь они совсем рядом. «Это голубой свет, – шепчет что-то в моей голове. – Он помог тебе стать ближе к себе».

– Моя мать злилась или по крайней мере была недовольна. На ней был красный сарафан с маленькими белыми сердечками.

– Почему она злилась?

– Потому что папа заболел, и Мирана тоже, а у неё были дела. Она не могла их сделать, потому что теперь нужно было ухаживать за папой и сестрой. Мы держались за руки. Она повела меня в школу и всё время говорила, как она рада, что я не болею, хотя, скорее всего, скоро заболею тоже и все её планы на неделю будут разрушены.

– Ты запомнила что-то ещё по дороге в школу?

– Только то, что светило солнце, а облака были похожи на пирожные.

– А потом?

– Она присела и погладила меня по голове. Её глаза были ярко-синими, а волосы – ярко-рыжими, и мне казалось, что сердечки на её сарафане танцевали. – Я вспоминаю кое- что. – Танцы. В тот день мы учились танцевать кадриль.

– Каждый однажды через это проходит, – говорит доктор Динь.

– А потом пришли из полиции.

– Хорошо.

– Они пришли и забрали меня в участок. Мне долго не говорили, что случилось, и я просто смотрела, как люди отвечают на звонки, печатают на компьютерах и носятся туда-сюда. Затем пришла женщина-детектив и села рядом. Я помню, что от неё вкусно пахло. Она отвела меня в отдельную комнату и всё рассказала. Она сказала, что скоро за мной