Я молча кивнула: как ни старалась Алена доказать, что брат исключительно ради денег стал дизайнером, я не увидела в квартире ни дорогой мебели, ни видеотехники, ни костюмов от Готье. А в мастерской вообще было убого — на голых стенах только картины и фотографии.

Корнеев молча подошел к бару и налил две рюмки коньяка. Одну он так же молча поставил передо мной, а вторую зажал обеими руками.

— Борис, вы знали, что Филипп все-таки продолжает писать? — спросила я, стараясь поймать за хвост пришедшую в голову, но ускользающую куда-то неожиданную мысль.

— Д-да, — замялся Корнеев. — Он обещал одну картину в самое ближайшее время закончить, для выставки. Но это же нельзя назвать настоящей работой…

— Но он действительно писал картины, — твердо сказала я. — У него в мастерской их около десяти.

— У него была мастерская? — удивился Борис. — Не может быть.

Он чуть не упал в обморок, когда я рассказала о квартире на окраине Тарасова, где остались некоторые творения молодого художника. Оказалось, Корнеев не знал и о том, что его фотографии в большом количестве украшают стены той самой мастерской.

— Неужели? — почти в ужасе повторял он. — Но ведь мы были в ссоре. Почти полгода не то что не разговаривали, даже не виделись!

Он был так потрясен, что залпом выпил свою рюмку коньяка и сразу налил себе еще.

— Почему же вы все-таки решили сделать шаг навстречу? — спросила я, как только Борис немного успокоился.

— Так меня жена чуть не сжила со света, — улыбнулся он. — Наташа просто поставила ультиматум: я устанавливаю мир с Филиппом, устраиваю выставку его картин или она уходит от меня. Даже специально дала мне время на раздумье и уехала в Тольятти. Велела к ее приезду все проблемы уладить.

— Как же вы очутились в квартире Макаровых в тот роковой вечер?

— Да откуда я мог знать, что он роковой? — Корнеев поднял на меня глаза. — Мы с Филиппом, как мне казалось, почти обо всем договорились. Я его пригласил к себе… Ну, понимаете, жена уехала… А двое мужчин всегда смогут найти общий язык за бутылочкой коньяка, — пояснил Борис доверительно. — Но Филька отказался. Сказал, что работы много, и пригласил меня часам к восьми к нему, на ту квартиру, где работал.

— Вы пришли к восьми? — уточнила я на всякий случай, припоминая, что смерть Туманова, как установили криминалисты, наступила примерно в половине девятого.

— Не-ет, чуть раньше. Ну, знаете, мы тут еще холостяцкую вечеринку устраивали, так меня друг обещал в полдевятого забрать с остановки.

— Вы не опоздали на эту встречу с другом?

— Я-то нет. А вот он, гад, минут на десять задержался, заставил меня торчать на ветру. Погода хорошая была, снежок шел, но там, за углом, прямо Байконур какой-то — ветрище с ног сбивал!

Я отключила диктофон и достала блокнот, чтобы записать координаты друга, который мог бы подтвердить хотя и шаткое, но все-таки алиби Корнеева. Ответ Бориса не заставил себя долго ждать:

— Застать его дома очень проблематично — он все время по стройкам мотается. Но я могу номер его сотового телефона дать. Вот, пожалуйста, — и Корнеев протянул визитную карточку.

«Николай Анатольевич Филатов» — прочитала я и удивленно подняла глаза:

— Это тот самый?

— Да, тот самый, — улыбнулся Корнеев. — Он сейчас детский дом ремонтирует, этим сейчас даже местное телевидение интересуется. Я тут даже адрес записал на всякий случай, поскольку, как я уже говорил, дома его не застанешь.

Я вложила визитку между страниц блокнота и засобиралась:

— Спасибо, мне пора. Наверное, это лишнее, но все-таки хочу напомнить — никуда не уезжайте из города, не предупредив меня.

— Да куда уж мне теперь… — вздохнул Корнеев. — Наташка просто в ужасе, вроде бы даже меня подозревает, потому что я как-то ее к Фильке приревновал.

Я сочувственно кивнула головой и вдруг решила уточнить:

— Мы какой коньяк пьем?

— Французский, «Наполеон», — с гордостью пояснил Борис. — Но к Филиппу я без него ходил, — вдруг побледнел он. — Хотя я знаю, что там бутылку нашли. Алена говорила.

— Я вас об этом даже не спрашиваю, не волнуйтесь, — успокоила я напоследок и неожиданно вспомнила про фотопленки. — Простите, Борис Андреевич, может быть, окажете мне одну услугу? Вы же добираетесь до дома по Садовой?

— Да, — Корнеев поднял на меня удивленные глаза.

— Не могли бы вы подбросить меня по пути в ателье «Каприз»? Там один мой знакомый работает.

— Конечно, мне это совсем не сложно, — с улыбкой заверил меня Корнеев.

Вообще-то я могла бы доехать туда и на своей машине, но решила, что еще полчаса пообщаться с Корнеевым в неформальной обстановке не помешает. А Михаил меня не отпустит — в этом я даже не сомневалась.

Таким образом, поговорив еще немного о том о сем с Борисом по дороге, я благополучно доставила фотопленки в ателье, а заодно повидалась со старым другом и заручилась его обещанием выполнить мой заказ в первую очередь. Только через час, как я и думала, Чекунов в целости и сохранности вернул меня на то самое место, где ждал мой собственный автомобиль.

«Конечно, проведать при случае Филатова стоит обязательно. Но — чуть позже», — улыбнулась я и нажала на газ. Этим вечером мне надо было еще успеть переделать кучу дел и до прихода Гарика появиться дома. Кроме того, я еще опасалась попасться на глаза моему «Айболиту», который от всей души заботился обо мне.

Я пошевелила ногой и удовлетворенно отметила, что она почти не болит: «Наверное, потому что редко хожу пешком и никаких погонь не устраиваю».

Подъезжая к дому, почти ставшему родным за последние двое суток, я вдруг подумала о том, что же предпринять, если моя внезапная догадка окажется правильной. Чтобы не ломать голову понапрасну, я достала из сумки заветный черный замшевый мешочек и бросила прямо на сиденье три двенадцатигранные «косточки».

7+20+25. Мд-да… Такого поворота я совсем не ожидала… Мои верные «помощницы» предупреждали меня о грядущих, но хорошо хоть временных, неприятностях. Правда, тут же и утешили — трактование выпавшей комбинации означало буквально следующее: «Не думайте, что вся жизнь — ошибка. Вам не стоит так мрачно смотреть на происходящее».

Ну вот, а я-то начала думать, будто все налаживается и наконец появился свет в конце туннеля. А оказалось, что это свет от фар несущегося навстречу паровоза. Обидно! Неужели столько усилий — и все зря? Сплошные разочарования.

Я так расстроилась, что из машины выходить уже не хотелось. Впрочем, я тут же взяла себя в руки: сама захотела подсказки, так и нечего теперь на судьбу пенять! В общем, надо было идти навстречу неизбежному, поэтому я решительно покинула машину и направилась к подъезду.