Я на ходу придумала душераздирающую историю о том, как таксист Вася пленил мое сердце и бросил меня. Естественно, за откровенностью всегда следует откровенность, поэтому Семенов стал рассказывать мне свою печальную историю:

– Понимаешь, я жениться на ней хотел и дочку ее усыновить, тьфу, удочерить, а она наплевала на мои чувства, и все!

– Слава, а в чем же причина вашей размолвки?

– А хрен его знает! Сам не пойму. Я пригласил Ташу на юбилей отца, чтобы доказать ей тем самым всю серьезность своих намерений, а она наотрез отказалась со мной туда пойти.

– Почему? – искренно удивилась я.

– Там ее бывший муж, видите ли, будет! Но я узнал, он собирается заявиться туда не один, а со своей любовницей, из-за которой они и разошлись. Ну и что из этого? У них теперь своя жизнь, а у нас – своя. Я уж и отца с матерью предупредил, что представлю им в субботу свою невесту. Они ведь меня запилили, что я не способен ни на что, даже жениться не могу. Но я способен, еще как способен! – Слава дрожащей рукой наполнил очередную рюмку. На это он действительно был пока способен.

– Значит, вы поссорились с Ташей из-за того, что она не хотела идти в гости к твоим родителям, но ты на этом настаивал? – спросила я, украдкой выливая настойку в цветочный горшок.

– Да, именно из-за этого. Наверное, Таша боялась, что они будут против нашей свадьбы. Она ведь старше меня, к тому же с ребенком...

Вот это вряд ли! Скорее всего, Сысоева никогда не собиралась связывать свою жизнь с твоей, она просто использовала тебя. Но вот как? Не думаю, что она могла вытянуть из тебя много денег. Ты ведь живешь только на то, что подкинет папаша. Наверняка тебе пришлось у него в ногах валяться, чтобы купить «Калину». Чем же ты был полезен Таше? Может, ты потрясающий любовник? Нет, с твоим пристрастием к спиртному это вряд ли. Возможно, ей нужны были твои познания в области химии. А еще она могла получать через тебя нужную информацию из банка. Хотя это тоже под большим вопросом.

Слава дошел до той кондиции, когда уже практически ничего не мог контролировать. Он бессвязно и бездумно отвечал на мои вопросы, не удивляясь им и не боясь чем-то выдать себя. Увы, ничего интересного я не услышала. Никакими химическими экспериментами Семенов в последнее время не баловался и по чужим гаражам не шастал... Еще одна рюмка горькой настойки выключила сознание брошенного любовника, и он заснул, уронив голову на кухонный стол.

Я решила воспользоваться благоприятными условиями и произвести легкий обыск в квартире. Меня интересовал только спортивный костюм. Их было у Семенова даже два. Один валялся на кресле, а второй – в шкафу. Увы, и тот, и другой не подходили под описание, которое дали мне Миша и Оля. Скорее всего, тормозные шланги надрезал не Славик, а кто-то другой. Я с сожалением посмотрела на храпящего парня, осторожно открыла замок, вышла из квартиры и тихонько захлопнула дверь.

Понимая, что мне, скорее всего, не удастся завязать такую же задушевную беседу с Ташей, я все же поехала к ее дому. Остановившись неподалеку от подъезда, в который зашла Сысоева, я стала ждать, но чего именно, и сама не знала. Говорят, что на общение с пьяными уходит много энергии, наверное, все так и есть. Я чувствовала себя как выжатый лимон. Не было даже намека на вдохновение, поэтому никакой идеи насчет того, как прощупать Сысоеву, в голову не приходило. Впрочем, мне вовсе не стоило в тот момент попадаться ей на глаза, потому что я была в образе Лилии Томич.

Я слушала музыку, курила, смотрела по сторонам и тщетно пыталась что-то придумать для прорыва в расследовании. В таком изнурительном времяпрепровождении прошло больше двух часов. Вечерело. Я была уже на грани того, чтобы завести мотор и поехать домой, как из подъезда вышли две девчонки лет тринадцати. Даже беглого взгляда было достаточно для того, чтобы понять – одна из них Маша Сысоева. У нее были такие же миндалевидные глаза и жгуче-черные волосы, как у матери. Девчонки сели на скамейку и стали о чем-то болтать.

Минут пять я смотрела на Машу как завороженная, удивляясь тому, как это мне сразу не пришло в голову, что она, скорее всего, и есть автор всех трех писем. Женька не стал отрицать, что конверты передавала ему женщина. Кто скажет, что Маша – мужчина? Она скорее молодая, чем старая. С этим тоже не поспоришь. Одноклассница Жихарского была невысокого роста. А еще у нее темные длинные волосы. Пацан дал правильное описание, но, как я и предполагала, он кое о чем промолчал. Негодник! Хотя Евгений наверняка обещал Маше не выдавать ее, и он нашел не по-детски разумный компромисс – ответил на вопросы взрослых, но имени автора писем не назвал.

Неспроста гадальные двенадцатигранники говорили о детях, неспроста! Это было откровенное указание на Машу, которая каким-то образом узнавала о готовящихся преступлениях и предупреждала отца. Наверное, она тайком подслушивала разговоры матери с очкариком. Но чтобы не пострадала мать, чтобы ее не посадили за соучастие в готовящемся преступлении, Маша настаивала в письмах на том, чтобы Сергей Эдуардович не обращался в милицию.

Сысоев сказал мне, что дочь его ненавидит, потому что Наталья все время настраивала ее против него. Как же он заблуждался! Мария пошла наперекор матери, написала ему письма, спасая от смерти. Разве это не говорит о ее любви к нему? Еще как говорит! Она даже своему однокласснику призналась, что хочет объясниться с отцом. А мы Женьку не поняли, поэтому стали думать о зрелой женщине, тайно влюбленной в Сысоева. Теперь все сходилось на Маше, все.

Девочка сидела на скамейке буквально в пяти метрах от меня. Но она была не одна, а с подружкой. А в одной из квартир этой девятиэтажки находилась ее мать, которая в любой момент могла выглянуть в окно или выйти из дома. Я же не могла просто так выйти из машины, подойти к Маше и сказать: «Вот что, подруга, я знаю, что ты писала письма папе. Нам надо с тобой серьезно поговорить!» Спугнуть девочку или сразу настроить ее против себя я не имела права. К ней нужен был какой-то особый деликатный подход. Наверняка ее сердце разрывалось на части из-за того, что родители не просто разлюбили, а даже возненавидели друг друга.

Пока я соображала, что же мне предпринять в сложившейся ситуации, девчонки встали и пошли к подъезду. На улице уже совсем стемнело, и стал накрапывать дождь. Девочки скрылись за подъездной дверью, а я застонала от собственного бессилия. Уж если кто может меня разоружить, так это ребенок! Будь на месте Маши совершенно взрослый человек, а не подросток, я бы особенно не церемонилась.

Больше мне здесь делать было нечего, и я поехала домой, размышляя о том, стоит ли говорить Сергею, что письма писала его дочь. Разумеется, он имел право это узнать, но вот вопрос: сейчас или позже? Интуиция подсказывала мне, что не надо спешить с таким известием. Надо миллион раз все проверить, хорошенько взвесить, а уже потом влезать в семейные дела клиента. Тем более что характер у Сысоева был непростой, его трудно было в чем-либо переубедить с налета. Я три дня отвоевывала свое законное право заниматься расследованием и, к счастью, отвоевала. Не хватало того, чтобы наши отношения с Сергеем испортились в самый ответственный момент.