– Так она была в армии? – уточнила Анна.

– Можно сказать, что в армии, но тогда это называлось НКВД. Знаешь, как говорят: на все судьба и Божья воля. Очередной рапорт комсомолки рассмотрели и, поскольку она была еще и в резерве МИДа, симпатичную девушку решили отправить в нашу миссию в Алжире при правительстве де Голля в изгнании. Знаешь, что такое поворот судьбы?

– Знаю! – бесхитростно ответила Аня. – В моей судьбе поворот – это ты! Париж! И Божья воля!

– И полицейский, который нас не заграбастал в участок! – подхватил Коля.

– И твоя рука блудливая! – нахмурилась девушка.

– И твой ответ ассиметричный! – прижал бокал к подбородку Коля.

– За нас, сотворивших поворот в своих судьбах! – последовал тост от Ани.

Выпили. Потом целовались. Аня пересела на колени творца судьбоносного поворота.

– Да, так я продолжу? Так вот, в состав первой миссии направили нашего молодого атташе из… Канады. У него в активе было два иностранных языка – английский и французский. В Алжире мои дедушка и бабушка встретились. В Москве, наверное, ходили бы в кино, в театр. В Алжире кино тоже, конечно, было, но так, эпизодами. Кстати, глава миссии быстро сориентировался и для начала на всякие дипломатические приемы отправлял деда вместе с Бабой-Катей.

– И однажды они внимательно посмотрели друг на друга… – закрыв глаза, протянула чуть захмелевшая Аня.

– И дальнейшая их судьба была предопределена, – мягко улыбнувшись, продолжил Николай. – У нас где-то лежат несколько фотографий того времени, надо сказать, они прекрасно смотрелись вместе, а на приемах, полагаю, были прекрасной парой. И оба владели французским свободно.

– Думаешь, на приемах они могли общаться друг с другом? – уточнила Анна, невольно показав свое понимание того, зачем дипломаты ходят на приемы. – Полагаю, что дед больше общался с коллегами, а бабушка тоже была не столь проста. Ты не знаешь, в каком она была звании?

– Как-то не думал об этом, – смущенно признался Николай. – Может быть, у отца спросить?

– Спросить, конечно, можно, но не думаю, что он что-то определенное ответит.

– По-моему, ты слишком много знаешь, – заметил Николай. – Ешь, наверное, что-то особенное. Или детективов начиталась.

– Подожди, подожди. Так твой отец понравился Бабе-Кате?

– Да, она к нему всегда с симпатией относилась, и когда он с мамой о чем-нибудь спорил или даже конфликтовал, она была на его стороне.

– Мама ее слушалась?

– Мы все ее слушались, – откровенно признался Николай. – Если она принимала решение, то чаще всего оно было окончательным.

– Если ты ее фотографий в военной форме не видел, то, значит, она ушла на гражданку капитаном. Или майором, – прикинула вслух Анна.

Через минуту-другую Аня поняла, что с этой темой надо заканчивать. Жизненная практика знает немало способов перемены темы беседы, и она воспользовалась одним из самых простых. Девушка предложила тост:

– А давай еще раз за нас с тобой?!

Разумеется, на это предложение Николай не мог не откликнуться, и хрустальные бокалы издали красивый звон. Потом пили за каждого по отдельности, потом «глаза в глаза». И пели торжественным шепотом, когда уже начинало светать: «Позади – крутой поворот. Позади – обманчивый лед. Позади – холод в груди. Все позади!».

– Нет, давай не так, давай, чтобы все было впереди! Еще раз!

И пели еще раз: «Позади – холод в груди. Позади – все впереди!».

Вспомнили и «Машину времени» с ее «поворотом». Но уже клевали носами. Добрели до постели, и рухнули. Упитые, напетые и счастливые.

* * *

1814 год. Париж, 25 июня.

… Поутру, сначала спросившись у посла, Андрей решил поехать в таинственное место, о котором не очень-то хотели говорить некоторые парижане. Он сказал извозчику адрес – рю де Пикпюс, монастырь кармелиток. Извозчик посмотрел на него настороженно, но ничего не сказал, конец предстоял дальний, на самую окраину, а потому с офицера можно взять чуть больше. На Андрее была форма, считалось, что в каких-то ситуациях она помогает.

Монастырские ворота – две массивные коричневые створки под аркой в серой стене – были закрыты, но не наглухо. Андрей постучал, прислушался, уловил звук шагов по гравию. Наконец створка приоткрылась, и он увидел мужчину. Тот смотрел на незнакомого офицера настороженно, пытаясь разобраться, мундир какой армии перед ним.

– Я русский офицер, – представился Андрей. – И хотел бы посетить местное кладбище, чтобы воздать должное памяти невинно убиенных.

– Подождите, я должен спросить у настоятельницы, здесь женский монастырь кармелиток, – спокойно произнес привратник и пошел к боковой двери небольшого собора. Часы пробили одиннадцать – в это время обычно служб не бывает, но откуда-то издалека слышался говор – читали молитву. Вскоре появился тот же привратник, но теперь с ним была монашенка в коричневой робе. Она была средних лет, губы поджаты, взгляд жесткий, решительный.

– На нашем кладбище нет могил тех, кто воевал против России! – заявила она резко.

– Мадам, я хотел воздать должное тем, кто был казнен неподалеку отсюда, на площади Трона. Это были невинные жертвы кровавой революции, – Андрей говорил спокойно, но твердо. Он был убежден, что этот визит нужен ему самому для большей уверенности в правоте дела, которому он взялся служить.

– Хорошо! – кивком головы согласилась монашенка и направилась в глубину небольшого парка. Она пошла сначала к серой стене, вдоль которой рос густой зеленый кустарник, а по тоненьким веревочкам взбегали вверх вьюнки, вместе они прошли в дальний конец, где дорожка поворачивала направо к двери в другой стене. Под ногами скрипел мелкий гравий. Здесь уже было кладбище с фамильными склепами, надгробиями над недавними могилами. Монашенка остановилась и, повернувшись, вопросительно посмотрела на офицера.

– Благодарю вас! – произнес Андрей. – Но где похоронены тела тех, кто погиб ужасной смертью на гильотине?

Монашенка помрачнела, этот офицер знал больше, чем иные парижане. Но возразить ему она не могла, все-таки он пришел победителем. А то, что хочет знать?.. Ну что же, пусть знает.

За еще одним забором посреди зеленого газона неподалеку друг от друга были два квадрата, укрытые тем же мелким гравием. И никаких памятников, ничего.

– Здесь братские могилы, в которых лежат тела тысячи трехсот шести жертв террора, – указала на площадки монашенка. – Их казнили на площади Трона между 14 и 27 июля 1794 года. Жертвы свозили почти со всей страны, среди них были простолюдины, благородные лица, солдаты, служащие, священники и монахи. Среди них было шестнадцать кармелиток из Компьена, они в сандалиях на босу ногу шли на эшафот и пели церковные гимны.