года, рост сто восемьдесят два, глаза зелёные, волосы русые, — объяснил парень. — Особая примета — неко-тян с сиреневыми волосами.

На словах «особая примета» я на всякий случай выхватил меч. Получилось, кстати, довольно лихо — успел, оказывается, насобачиться.

А «примета» рядом со мной гневно вздёрнула уши и распушила хвост:

— Как ты меня назвал?!

— Ошибся, братан, — прибавив голосу угрозы и поигрывая мечом, сказал я. — Здесь приличный мир, нет тут никаких Семёновых.

Я понятия не имел, что это за персонаж, откуда он знает мою фамилию и что ему надо. Но откровенничать с кем попало точно не собирался.

Меч у меня в руках парня совершенно не впечатлил, с тем же успехом я мог бы веер достать.

— Вторая особая примета — врёт без остановки, — закончил он.

Удовлетворённо выдохнул, как будто завершил нудную утомительную работу, сунул руку под куртку и вытащил маленький пистолетик. Крошечный такой, словно не настоящий, а…

— Бежим! — гаркнул я Фионе раньше, чем додумал.

Потому что вспомнил, что уже думал о таком пистолете, причём именно так — крошечный, словно игрушечный. И что случилось с Дианой, когда в нее из этой «пукалки» выстрелили, тоже вспомнил.

И мы с Фионой даже побежали.

Хотя это было, конечно, сущим идиотством, уж лучше бы я попробовал парню руку мечом отрубить, или с балкона сбросить — глядишь, чего и получилось бы. А убежать мы смогли на три шага максимум.

После этого я почувствовал укол в плечо и сделать четвёртый шаг уже не сумел. От плеча по всему телу мгновенно разлилось странное, ватное оцепенение. Ноги подкосились, я упал. Дальше не помню.

* * *

— Значит, точно не пиво, — восстановив ход событий, резюмировал я.

Сложно сказать, порадовала в данных обстоятельствах эта мысль или огорчила.

Куда ж меня занесло-то, блин? И, главное, зачем?

Я открыл глаза.

Лежу на полу, на какой-то подстилке, вроде тощего спортивного мата. Помещение тесное, унылое, свет идёт из трубки, опоясывающей его по периметру на уровне чуть выше, чем я достану вытянутой рукой — то есть, почти под потолком.

В углу дырка, забранная решёткой, из дырки воняет антисептиком. И вместо одной стены — решётка.

Круто, чё. Давненько я в тюрьме не сидел. Уже неделю, а может, и больше.

У Розалинды, кстати, покомфортнее было. Не воняло, койка удобная и охранник общительный. А здесь и словом перекинуться не с кем. Только голуби летят над нашей зоной…

Я с кряхтением поднялся, сел на мате.

Посидел. Неудобно.

Прислонился к стене. Тоже неудобно, стена твёрдая и холодная. Зато башка, кажется, проходит.

Осталось дождаться, пока совсем пройдёт — и можно, в общем-то, начинать орать что-нибудь свободолюбивое.

«Всех не пересажаете!» — например.

Или:

«Вся власть трудящимся!»

Или:

«Но пасаран!» — не, это, кажется, не то. Надо подумать.

Пока я думал, кто-то где-то — заметив, должно быть, мое шевеление, — нажал какую-то кнопку. Или сбегал доложить, или голубя отправил по электронной почте — не знаю уж, как у них тут коммуникации осуществляются. Но из такого же полутёмного, как камера, коридора, отгороженного от меня решёткой, донеслись шаги.

По мере того, как человек приближался, в коридоре и в камере становилось всё светлее. Когда человек подошёл, я уже вполне ясно смог его разглядеть.

— Очнулись, Константин Дмитриевич? — отпирая решётку, дружелюбно осведомился абориген. — Как самочувствие? Голова не болит?

— А вы кто, доктор? — осведомился я.

— Вообще, надзиратель. Но если надо, и полечить могу. У нас тут по-простому, знаете ли. Сами лечим, сами калечим.

Надзиратель подмигнул и похлопал по висящей на боку дубинке, словно предлагая полюбоваться.

Я посмотрел. Едва не вздрогнул. Серьёзная вещь, ничего не скажешь. С шипами.

А надзиратель тем же дружелюбным тоном предложил:

— Наручники?

Будто официант в кафе: «Чай?.. Кофе?..»

— А что, можно отказаться?

— А почему нельзя? Если буянить не будешь, шагай так. Смысл мне казённый инвентарь изнашивать?

— А если пообещаю, что не буду, а сам буду? — заинтересовался я.

— Дубинкой по жопе получишь, — всё так же приятельски разъяснил надзиратель. — Ну и наручники сразу надену, само собой.

— А что, собственно, происходит? — опомнился я. Сложил руки на груди. — Где я нахожусь, вообще? И куда ты меня вести собрался?

— Тебя похитили, — просто объяснил надзиратель, — ты в камере. Пока. А пойдём мы с тобой на допрос. Куда тебя ещё вести-то?

— Давай, может, лучше в сауну, к девочкам? — предложил я. — Или на аттракционах покатаемся? Сто лет не катался.

Надзиратель кивнул:

— Тоже можно. Но пока — на допрос. А там уж как начальство решит, моё дело маленькое.

— Это оно меня похитило? — сдедуктировал я. — Начальство?

— Ага.

— А зачем?

— Вот, кабы ты тут не стоял и не препирался, уже там бы был! И всё бы знал.

— Ладно, пошли, — решил я.

Рассудив, что лучше уж «начальство», чем неопределенность — во-первых. А во-вторых, чуйка подсказывала, что к этому самому начальству меня по-любому отведут. Только, как вариант, слегка покалеченного. А может, и не слегка… Я покосился на дубинку. Уж это в мои планы точно не входило.

— Так, насчет наручников?.. — уточнил надзиратель.

— Обойдусь, — великодушно отказался я. — Оставь себе, сыну подаришь.

И вышел из камеры.

* * *

Идти оказалось недалеко. Короткий коридор, перегороженный ещё одной решёткой — надзиратель услужливо распахнул передо мной прорезанную в ней калитку, — поворот, ещё один — и мы остановились возле распахнутой двери.

Надзиратель вежливо постучал по косяку.

— Заходи, — отозвались из кабинета. — Привёл?

— Ага.

Охранник посторонился, уступая мне дорогу.

Я вошёл.

Н-да. Не сказать, что кучу начальственных кабинетов вживую перевидал — ну, к директору в школе таскали пару раз, да на одной из работ к главбуху заходил, когда расчёт получал. Но сериалов-то много смотрел, а там любят кабинеты показывать. Так вот: ничего общего с виденными мною этот кабинет не имел. Как по мне, обстановочка больше публичному дому подошла бы.

Длиннющий белый диван, занимающий всю стену напротив входа и загибающийся по углам вдоль двух других стен. В углах, этажеркой — торчащие в разные стороны зеркальные полки, заставленные красивыми бутылками и стаканами. На диване разноцветные подушки всех оттенков красного, от бледно-розового до багрового, на полу толстенный ковёр, разрисованный чёрно-белыми квадратами. На