– И куда ж ты это так торопишься, хозяин? Словно на пожар несетесь, ей-Богу! Я уж думала, никогда вас не догоню.

Хотен оглянулся. Десяток уже стоял, сгрудившись на неширокой дороге, и восторженно глазел на Прилепу. В свои тридцать с хвостиком она, и убрав волосы под мужскую шапку, не походила на хорошенького мальчика, а вот что жёнка, видно было за версту.

– А ты, я вижу, вконец опустошила нашу конюшню: бедный козёл один там скучает, – проворчал Хотен. Бросил быстрый взгляд на саквы Белонога. – Ага, запасной доспех, я вижу, прихватила… Вот что, доставай шлем, цепляй к нему бармицу и держи у себя под рукою. Встретим кого, или вот мимо Песочного проезжать будем, ты и надевай. И что-то я не помню, чтобы приказывал тебе со мною ехать.

– И не мечтай о том, чтобы я тебя одного отпустила! Чтобы оставила на Сновидку, зелёного этого лопуха! Вы оба, что один, что другой, без меня пропадёте! Как дождь пойдёт, не догадаетесь под плащ укрыться!

Стяговник захихикал. Вот так, слышал ведь скоморошину и не смеялся, а вот Прилепа его рассмешила. Хотен молча развернул коня и махнул правой рукой, показывая десятку, что надо продолжить движение. Выехал вровень с Севкою-князьком – тот поглядел на него сочувственно. Уж лучше бы посмеялся! Угрюмо пояснил:

– Прилепа, домоправительница моя, раскричалась тут, оттого что ведает свою вину. Вообще-то нрав у неё ровный.

– А если бы женился на ней, совсем бы села на голову, – озабоченно предположил собеседник. – Хотя…

– Хотя, если бы женился, глядишь, и не кричала бы так, – кивнул головою согласно Хотен и вдруг повеселел. – А ты, княже… Словиша то есть, от самовольства Прилепиного только выиграл. Отдаю тебе теперь своего Сновида, сына Прилепы от меня, будет тебе в походе оруженосец и слуга. Ты хотя кольчугу взял с собою? Ну, слава Велесу! В случае военной нужды прикроет тебя щитом. А сам парень, глядишь, и обтешется возле тебя. Я ведь его, пока не прибрачил, держу в чёрном теле.

Севка-князёк начал благодарить – чересчур пылко для полностью протрезвевшего человека, а Хотен, слушая его вполуха, подумал, что сам он от сумасбродного поступка Прилепы так уж точно выиграл. Предстояло ведь разыскать в Рыльске Чурила, подозреваемого в убийстве отца Неудачи, да и в деле Несмеяны, нюхом чуял это старый сыщик, тоже замешанного. А кто лучше Прилепы сумеет это сделать?

Кончак отогнул войлочный полог левой рукой, вошел в вежу и быстро осмотрелся в её уютной утренней полутьме. Был он одет по-дорожному, явно торопился. Игорь догадывался, куда. Сегодня половцы поднялись ещё до света, долго возились и шумели, а с полчаса назад орда, остававшаяся в стане верховного хана донских половцев, с пением труб и под бой барабанов выступила в поход. Кончаку предстояло догнать её, возглавить и привести в тайное место сбора, где уже стояли основное его войско и дружины союзных половецких ханов.

После обмена приветствиями хан уселся на корточки напротив входного отверстия, то бишь на месте для почётного гостя, улыбнулся и заговорил первым. Говорил он на кыпчакском, чем вовсе не затруднял Игоря: за несколько дней плена князь вспомнил все половецкие слова, которые знал, и понимал почти всё, что ему говорилось. Сам же пытался объясниться на кыпчакском только в том случае, если убеждался, что собеседник-половец не понимает его русской речи.

Кончак сказал, что давно хотел спросить, зачем его кунак попросил Беловода привезти ему из Руси попа. Хотел спросить, да забывал.

– Я, знаешь ли, друг, не такой уж и богомольный, – осторожно ответил по-русски князь Игорь. – Мне поп не для себя нужен.

– Слава Тенгри! – снова улыбнулся Кончак. – Конечно, гость в дом – Бог в дом, как у вас на Руси говорят. Да и у нас гость в юрте – первый человек, и гостеприимство – святое дело. Но… Я уж испугался, что ты очень долго хочешь пробыть у меня.

Игорь и себе усмехнулся, чтобы показать, что оценил шутку. Кончак тотчас принялся уверять его, что не шутит: он тотчас бы выпустил приятеля и свата, будь его воля, однако не может этого сделать, пока не разойдётся ополчение, собравшееся со всей огромной Дешт-и-Кыпчак. А ханы сейчас пойдут на Русь, затем должны ещё вернуться, разделить по справедливости русскую добычу и полон, попировать вместе… Кончак сказал, что ему не удалось уговорить главного своего соперника, Кзу Бурновича, ударить сомкнутым кулаком на Киев, чтобы разграбить и сжечь города Русской земли. Кза и с ним многие приморские ханы пошли на Посемье, рассчитывая на добычу в Путивле и окрестных сёлах и городках. Он, Кончак, о том глубоко сожалеет, однако не смог переубедить могучего Кзу отомстить именно Киевской земле, где множество половцев прошлой весною погибли и где были убиты его, Кончака, сын Тарлук и великий хан Кобяк Карлиевич. И все послушали Кзу и восхвалили его за мудрость и назвали великим полководцем, когда Кза сказал: «Зачем трудиться осадою Переяславля и Киева, если на Посемье дружины избиты или у нас в оковах, а их жены и дети – готовый нам полон?» Трудно было возразить на столь разумную речь, и если часть ханов пошла всё же за ним, за Кончаком…

Князь Игорь, не дослушав, заскрипел зубами.

Кончак, по-прежнему улыбаясь, добавил, что перед тем, как отпустить Игоря, он должен решить вопрос о выкупе. Нет, речь идёт не о том стаде, которое он уже приказал отогнать удалому батыру Чилбуку. Ханы выставили русским князям требование выкупа за голову Игореву в две тысячи гривен, за прочих князей по тысяче. Выкуп огромный, кто спорит, даже и непомерный. Однако меньший нельзя было выставить: гривны должно разделить между главными ханами, потому что победа была совместной.

– Спасибо, друг, что хоть предупредил, – наклонил голову побледневший Игорь Святославович. – А попа я просил, чтобы детей наших обвенчать, как договаривались. Конечно, ты волен поженить их по вашим обычаям, я же не против. Однако для их душ будет полезнее, если и мой поп их обвенчает. И для моего Владимира полезнее, и для твоей Свободы, которой ведь жить придётся среди православных.

Кончак не стал возражать. Сказал, что свату любопытно будет узнать, что его войско проломит дорогу на Правобережье и Киев через Переяславль, где сидит общий их враг Владимир Глебович. Заявил, что оставляет в распоряжении Игоря своего сокольничего с пятью нукерами, всеми соколами и всеми остающимися в стане своими конями. Игорь может охотиться с ловчими птицами, когда захочет, сколько хочет и где пожелает. Разрешил бы и бить дичь из лука, да ведь у друга левая рука всё ещё болит. И он, Кончак, совершенно не боится, что друг его Игорь определит и запомнит место у речки Тора, где стоит его стан, чтобы привести сюда ратных. И если возникнет у его друга обычное для здорового мужа желание, достаточно приказать сокольничему – и приведёт ему сокольничий Бюльнар, ту плутовку, которую Игорь, наверное, запомнил, ту, из вежи на берегу Суурлия.

Тут, не дослушав Игоревой благодарности, хан легко поднялся на ноги, поглядел на друга смеющимися глазами и хлопнул в ладоши. Вошел нукер, подал господину с поклоном какую-то вещицу, завёрнутую в русское вышитое полотенце. Кончак полотенце развернул, позволил ему упасть под ноги на кошму – и протянул Игорю то, что тот уже никогда в жизни не чаял увидеть. Это была его любимая фляжка, отобранная Чилбуком при пленении, чуток только помятая и потяжелевшая.