Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Захват, мистер Бастэйбл. Они сидят на нас. Их гондола на нашей камере. Как огромный проклятый паразит.
– Мы в ловушке?
Он скорчил гримасу.
– Я думаю, это скорее нечто вроде изнасилования, мистер Бастэйбл.
Он потряс головой, провел пальцами по губам.
– Это моя вина. Это был единственный вариант, которого я не предусмотрел. Если они заберутся в наши инспекционные люки… – он отдал несколько приказов по-русски. Из нашего крошечного арсенала были извлечены ружья и пистолеты, и каждый сжимал теперь в руке оружие.
– Все к люкам! – крикнул Пильняк. – Отразим абордаж!
Я никогда еще не слышал, чтобы это слово употребляли в реальной жизни.
Теперь над нами взвыли моторы вражеского корабля – нас потащили вперед.
– Все машины полный назад! – приказал капитан. Он повернулся к нам. – Это может разорвать нас и их. Но боюсь, другого выбора у нас нет.
Корабль задрожал, как будто страдал от чудовищного приступа желудочных колик.
Мы побежали по качающимся трапам к люкам, внимательно прислушиваясь к звукам, доносившимся из камеры. Их могли производить только люди, которые медленно спускались нам навстречу. Стрелять внутри инспекционных ходов означало потерять сжатый газ и задохнуться в его облаках. Менее половины наших монтеров были вооружены противогазами, потому что «Вассарион Белинский» никогда не предполагал, что ему придется быть взятым на абордаж.
– Придется стрелять, если они появятся, – сказал Пильняк. – Может быть, это наш единственный шанс.
Я сжимал револьвер, пять или четыре вооруженных ружьями механиков стояли в узком проходе прямо позади меня, а корабль трясся и вздыхал в усилии вырваться из захвата.
– Они идут на тот же риск, что и мы, их корабль может разрушиться точно так же, как наш, – сказал я.
Пильняк снова улыбнулся мне – как умеют улыбаться только русские.
– Вот именно, – сказал он.
Крышки люков начали подниматься.
Мы приготовили оружие.
В хмуром лунном свете, пробивавшемся сверху через открытые люки, невозможно было разглядеть фигуру, спустившуюся вниз первой. Пильняк по-русски приказал сложить оружие, поскольку мы немедленно откроем огонь. Но затем мы заметили болтающийся на палке кусок простыни. Белый флаг. Они хотели вести с нами переговоры.
Пильняк растерялся. Он сказал захватчикам, чтобы они стояли на месте, пока он не получит новых указаний. Один из механиков помчался по коридору назад, к рулевой палубе.
Люди в люках откровенно веселились и отпустили пару-другую шуточек, которых я не понял, а Пильняк, как мне показалось, нарочно пропустил мимо ушей. Для меня, однако же, не было сомнений в том, что ни один из захватчиков не хочет сражаться. Слишком немногие уцелели бы после такого боя.
Полагаю, капитану Леонову это тоже было ясно, потому что он вернулся вместе с механиком. Пильняк объяснил ему, что происходит. Он повернулся к человеку с белым флагом:
– Вы знаете, что ситуация для нас обоих сложилась неразрешимая. Кто ваш предводитель?
Коренастый невысокий человек подался вперед и иронически отсалютовал капитану Леонову.
– Пусть буду я, – заявил он.
– Вы их предводитель?
– У нас нет предводителей.
– Следовательно, вы будете говорить от их имени.
– Полагаю.
– Я капитан Леонов, командир этого корабля.
– Я Нестор Махно, борец за дело великой анархии.
Я был поражен. Прежде, чем я успел взять себя в руки, у меня вырвалось:
– Махно!
Тот самый человек, с которым я сидел в японском плену! Никогда бы не подумал, что мне доведется вновь увидеть его. Я не имел ни малейшего представления о том, что он имеет какое-то отношение к воздушным кораблям.
Он узнал меня и улыбнулся:
– Добрый вечер, мистер Бастэйбл. Похоже, вы снова угодили в плен.
– Да и вы не без того, – заметил я.
Он улыбнулся. Ироническая, почти ласковая улыбка.
Он был одет в богато разукрашенную старую казачью шинель с множеством зеленых и золотых нашивок, крестьянскую рубаху с поясом, шаровары и высокие сапоги. Астраханская шляпа набекрень кокетничала на его голове. Он выглядел точно как картинка романтического казака из книжки, и у меня сложилось впечатление, что он сознательно культивирует этот образ. На боку у него висела настоящая казачья сабля, а рукой он играл с рукоятью автоматического пистолета, заткнутого за шитый серебром пояс.
– Предполагаю, вы служите бунтовщику Джугашвили, – сказал наш капитан. – Вы пытаетесь сейчас вести мирные переговоры?
– Я отказываюсь говорить о мире, – заявил Махно. – Дело безнадежное. Говорят о мире и в то же время каждый пытается застрелить другого или упрятать его в тюрьму. Кроме того, я не служу никому, кроме тех людей, кто меня избрал. Но в этой войне мы решили встать на сторону Джугашвили. Мы не поддерживаем его идеологию, но защищаем Дух Восстания, Дух Истинного Казачества. Мы – анархисты. Мы отказываемся признавать правительства или деспотов – любого пошиба.
– Неужели вы станете отрицать, что Стальной Царь – настоящий деспот? – спросил я.
Махно ответил на мой вопрос коротким кивком.
– Абсолютный. Наш девиз: «Ни раб, ни господин!» Вот так-то, мистер Бастэйбл.
– Только хаос, – насмешливо бросил Пильняк.
– Анархия означает «никакого правительства», а вовсе не «неразбериха», – отреагировал Махно на замечание Пильняка. – И она не имеет ничего общего с так называемым «социализмом образца Джугашвили». Мы поддерживаем не его, как я вам уже сказал. Мы поддерживаем Дух Восстания.
Капитану Леонову вся эта информация показалась в высшей степени невнятной.
– Как же нам тогда вести переговоры? Чего вы хотите?
Махно сказал:
– Вы наши пленники. Мы не хотим кровопролития. Мы лучше захватили бы ваш корабль.
Капитан Леонов помрачнел:
– Я не отдам вам судно.
– Выбор у вас невелик, – сказал Махно и выглянул в иллюминатор.
Мы все последовали за ним. На подвижных стальных тросах, свисавших с черного корабля, вооруженные люди подбирались к нашим машинным отделениям.
– Через несколько минут ваши машины будут остановлены, капитан.
Он еще говорил, когда наши моторы замолчали. Один за другим стихали они. Снаружи сквозь вой ледяного ветра доносились ликующие вопли.
Капитан сунул руки в карманы.
– Что теперь? – спросил он с убийственным хладнокровием.