Н… другая. Да, мы провели наш первый вечер в «Ефе». Да, ЛА пригласила ее на обед, о чем мне хотелось бы узнать побольше и не хотелось бы, чтобы об этом узнал Реза. Но она гораздо более независимая, самоуверенная. У нее вид женщины, которая знает, чего хочет, и знает, как это получить, вид женщины постарше, чем она на самом деле. Чем больше времени я провожу с ней — провожу сколько могу; Л всю неделю упрекала меня за то, что не отвечаю на ее электронные вызовы, — тем больше убеждаюсь, что Н движется в одном направлении: вверх. У нее есть цель, напористость, жажда. Она заряжает меня энергией, я не испытывал этого ощущения после…

— Рен-ни, он ждет тебя.

Действительность имеет манеру обрывать самые приятные мечтания. Сейчас она предстает передо мной в обличье Эдека, одного из польских наемных бандитов Резы, — он внезапно возникает передо мной и движением головы велит следовать за ним. Обычно его словоохотливость ограничивается хмыканьем и бранью. Вот почему я стараюсь не проводить время с остальной командой Резы. Не хочу вспоминать таких людей и не хочу, чтобы они обо мне вспоминали.

У задней двери Ян, железный человек Резы, показывает подбородком, чтобы мы шли во Внутреннее Святилище. Ян помешан на оружии. На людях его редко увидишь — Реза не хочет, чтобы его арестовали за ношение пушки. Не знаю, где он берет все свои железки, и не хочу знать. Это не моя сторона бизнеса. Однако Ян, должно быть, получил выходной; голова его забинтована.

— Бурная ночь? — спрашиваю я, стараясь говорить непринужденно. Ян свирепо смотрит налитыми кровью глазами в окружении синяков, и я немедленно ретируюсь. Мы входим внутрь.

Как описать берлогу современного магната черного рынка? Вы ожидали бы изготовленную на заказ мебель, высшее качество, спокойные тона, так ведь? Нет. Кабинет Резы напоминает маленький выставочный зал предметов старой конторской обстановки — именно этого он и хочет. Выщербленный письменный стол, обшарпанные картотечные ящики, черные вращающиеся кресла с испорченной гидравликой. В глубине негромко играет «Дип зон проджект».

Это называется спрятать у всех на виду.

Сам Реза сидит на обычном месте, перед ним на столе портативный компьютер «Сони меркьюри». Слева новый телохранитель смотрит настенный телевизор с плоским экраном, во рту у него — тайком бросаю второй взгляд, дабы убедиться, — леденец на палочке. Когда Ян подводит меня к стулу, успеваю увидеть конец вставки с рекламой иммодиума, средства против поноса; на фоне предварительно записанной «Лунной сонаты» звучит баритон великолепного Арнальдо Масура: «Иммодиум. Остановите струи».

— Мне нравится, как ты обставил кабинет, — говорю я. Реплика неважная, но мне наплевать. Обычно я не так словоохотлив в присутствии Резы, но сегодня вся эта обыденность кажется скучной, чуждой, словно скверный гангстерский фильм на иностранном языке. И мне нужно заниматься лучшими делами кое с кем гораздо выше всего этого.

Реза закрывает компьютер и поворачивается в кресле, чтобы уделить мне полное внимание. Резе можно дать и сорок пять, и шестьдесят, я не знаю, сколько ему лет. Его жесткие каштановые волосы слегка отступили от широкой славянской степи лба, крутые склоны лица изрезаны лощинами и оврагами нелегкой жизни. Но в зеленых глазах сверкает алчный блеск гораздо более молодого человека. Не знаю, давно ли он занимается этим делом и долго ли сможет продержаться. Но опыт у него гораздо больше, чем у меня. Мне неизвестны его планы. Я только хочу выйти отсюда и начать все заново, но чистым и с хорошей выгодой. Пусть Принц Уильям будет любимчиком Резы, мне наплевать.

— Как всегда, — отвечает Реза с непонятным акцентом. Я знаю, что он из Венгрии, или Белоруссии, или еще из какого-то места, где пьют крепчайший кофе и говорят на десятке языков, но предпочитаю считать его русским. Ян материализуется возле моего левого плеча, и я поднимаю свою сумку курьера. Ян отработанными движениями достает оттуда коробку из-под компьютера, отдает ее Резе, тот такими же экономными движениями включает машинку, стоящую перед ним на столе. Это двухкарманный сортировщик банкнот «Камминс джетскан», способный отделять мелкие купюры от крупных и старые от новых. Я это знаю, потому что дома у меня точно такой же. В день, когда получил от Резы первые комиссионные, я спросил, какая у него модель, пошел и купил такую же. Расхождений между моим подсчетом и его не будет — смотрите правило Ренни номер один. Реза достает деньги из непромокаемого пакета, который я заказал по компьютеру, и пропускает их через «Камминс». Никакого сигнала — «легкие сорок» полностью. Когда Реза считает деньги, он улыбается, а его улыбку я вижу редко.

— Все в порядке, как обычно, — выдыхает Реза. Набирает на машинке какой-то номер, разрезает клейкую ленту на нескольких пачках купюр, которые я тщательно рассортировал вчера вечером, опускает их в «Джетскан» и запускает его. Результат — мои десять процентов комиссионных, и он молча протягивает их мне. Я убираю деньги во внутренние карманы сумки, и Реза рассеянно говорит: — Да, у меня для тебя кое-что есть.

Я думаю, что это мой рацион сигар «Давидофф», и оказываюсь наполовину прав. Реза открывает шкафчик позади стола, достает две упаковки сигар и придвигает их ко мне по столу. Потом снова лезет в шкафчик и достает то, чего не было в этом городе с тех пор, как Бергдорф обанкротился: пару ботинок от Васса, стоят они не меньше трех тысяч. Реза со стуком ставит их передо мной на стол, снова берет свою сигарету и глубоко затягивается.

— Должны быть впору, — произносит он сквозь дым.

— Что ж, спасибо, — говорю я, стараясь не переиграть. Видимо, страх у Резы прошел, он бросает мне дополнительную кость. Оскорблять его щедрость не имеет смысла. Реза чуть опускает голову и слегка взмахивает рукой — это сигнал мне уходить. Ботинки в сумке, и я отправляюсь в лучшее место, даже слегка важничая. Ян усмехается, когда я неторопливо выхожу в дверь. Эта горилла за все время ни разу не шевельнула ни одной мышцей.

Я доволен, я давно не испытывал этого чувства. У меня есть наличные, шикарный подарок от босса, и меня ждет женщина. Поэтому я не задумываюсь, откуда Реза узнал мой размер обуви.

Когда такси въезжает на вершину холма на траверсе Восемьдесят первой улицы, я вижу дым от костров для стряпни в поселке Новый Амстердам. Изначально он возник на игровой площадке, прямо напротив Метрополитена, но когда разросся, городские власти распорядились переместить его поглубже в парк, чтобы туристам не приходилось смотреть на поселок из лачуг. Я сделал немало снимков этого места с балкона Бельведер-Касл — спасибо Джейкобу Риису. Правда, на них не заработаешь ни цента, у больших агентств есть фотографы, которые там живут. Предположительно в этом поселке снимается несколько фильмов.

Я выхожу на улице, чтобы избежать затора на стоянке такси и пройтись вдоль неоклассического фасада в шикарных новых ботинках — старательно обходя бетонные противобомбовые барьеры, будки с полицейскими и проволочные спирали — к нагромождению ступеней у главного входа. Я люблю и всегда любил это место. Не бывал здесь с тех пор, как ушла X — мы постоянно приходили сюда вдвоем, — а когда в твоем городе есть подобный уголок, его легко считать само собой разумеющимся. Террористическое нападение на Метрополитен было бы последним, было бы нападением на историю. Если дойдет до этого, у человечества останется мало опор на Земле.