– Я слушаю.

– Ваша тактика приведет к тому, что вас рано или поздно убьют. Быстро переносить огонь по дальности – обязательно надо уметь.

– Рафик Камаль, с десяти метров – попадание почти неминуемо, в то время как с двухсот – еще вопрос. Необходимо убирать наиболее опасные цели в первую очередь.

– С двухсот метров попасть несложно, особенно если вы ввяжетесь в бой накоротке.

– Рафик Камаль, со всем уважением, мое время – третье в группе.

Камаль теряет терпение. Молча идет ко мне… Что-то с ним не так сегодня, какой-то он взвинченный, что ли. На нервах. Перед занятием подошел, думал, что-то скажет, может, даже скажет, что лучше мне сегодня посмотреть со стороны, но ничего не сказал. Отошел в сторону. И вот теперь опять…

– Дайте свой автомат…

Я даю ему свой автомат взамен его новенького «АК-12». Он молча берет мой автомат, пристегивает магазин. Идет на огневой рубеж. Все с интересом смотрят – не каждый сможет «отработать на ять» с незнакомым оружием. Интересно и мне посмотреть. Его учили британцы и американцы, меня – русские. Посмотрим, что будет.

Рашид идет следом, берет секундомер. Секундомер специальный, для соревнований, он включается не человеком, а самостоятельно, от звука первого выстрела. Чтобы он не включился случайно, Рашид обычным судейским жестом закладывает руку с секундомером за спину.

– Готов.

Камаль занимает исходную. Ничего киношного – оружие отклонено вниз градусов на пятнадцать, стойка напряженная. Оружие «на плече» или просто как дрова носят только идиоты…

– Огонь на рубеже! – кричит Рашид. – Пошел!

С едва слышным лязгом – на рубеже мишенный комплекс выбрасывает мишени – Камаль вскидывает мой карабин, нажимает на спуск. Но вместо выстрела – гулкий хлопок взрыва, моментально верхнюю часть тела окутывает грязное облачко, скрывая от нас. В нас что-то летит, глаза отказываются верить увиденному, но ты уже лежишь на чертовом песке, хватая воздух.

– Подрыв!

Все вместе бросаемся к Камалю, забывая о том, что надо обезопасить периметр. Камаль валяется на песке, в крови… Одной руки нет до локтя, второй, кажется, нет вообще, сердце выталкивает из ран кровь. Рашид сидит на песке, в паре метров от Камаля, стрелковые очки чем-то заляпаны, течет кровь. Ох, хреново.

– Табиб! Табиб![22]– кричит кто-то, но я понимаю – поздно. Поздно, черт!

Все – поздно…

Кто-то начинает уже палить в воздух, условным сигналом подавая информацию о несчастном случае. К нам по дорожке мчится «Тойота» с огромным санитарным кузовом, следом за ней – вооруженный «Тигр». Доктор выскакивает из машины еще на ходу, расталкивая собравшихся, с санитарами пробивается к раненому, начинает реанимационные мероприятия. Через пять минут устало поднимается, качает головой. Перчатки – в ярко-алой крови…

Подъезжают еще машины. Труп Камаля – какая идиотская смерть, просто трудно придумать более идиотскую и оскорбительную смерть для воина – на носилках грузят в «Тойоту», она неуклюже разворачивается, попадая колесами в канаву. Мы едем следом, скорбной процессией.

У здания штаба оказывается, что мы не одни. Там – суета, несколько машин. Я пробиваюсь через толпу – так и есть. Еще двое… Те самые, которые входили в здание и чистили его. То самое, по левую руку от Мосул-стрит, рядом с которым я тогда геройствовал. Ухо жжет от чьего-то недоброго взгляда, я поднимаю голову – подполковник Мусауи стоит у окна своего кабинета, курит сигару и не отрываясь смотрит на меня.

Приплыли…

На стрельбище я задержался до вечера. Весь день пошел к черту. Что произошло… Хороший вопрос, что произошло. Патроны я получал здесь, на стрельбище, это удобно, просто и дешево, намного дешевле, чем заказывать иными путями. И мне подсунули патроны, в которых порох был подменен на ТЭН. Одного такого хватило, чтобы произошел взрыв, искалечивший и убивший Камаля. И если бы он не взял мое оружие – убило бы меня. Другие патроны с великой предосторожностью вскрыли – там тоже оказался ТЭН. Взяли за шкирку каптенармуса – урода, который патроны выдавал, – но он хватался за голову и молил Аллаха, что ничего не знал. Можно было и поверить – пачка с патронами ничем не отличалась от других таких же. Даже если бы она открывалась немного по-другому, так, как открывается пачка, открытая не первый раз, – я и то заподозрил бы неладное.

Из головы не идет взгляд подполковника. Вот же ублюдок. Гнида паскудная. Из-за денег, а из-за чего же еще? Я – опасный свидетель и единственный русский там. Эти, похоже, подельники, с которыми делиться не захотел. Камаль, похоже, мне именно это и сказать хотел, совесть мучила. Потому и психовал. Здесь нельзя воровать. Говорят, что все арабы воришки – но это совсем не так, большинство людей здесь все-таки не утратило совесть, и если кого-то кидают – потом мучаются.

И что теперь делать?

Так ничего и не решив, возвращаюсь в Багдад. Не один – подсадив в новую машину двоих советников. Внезапно мне приходит в голову, что автомат Камаля у меня. Мы поменялись с ним оружием, а получилось, что поменялись судьбой…

Что делать…

Башка просто раскалывается.

Майор Константин Палыч Горностай, профессиональный сапер из Марьиной Горки[23], который учит иракцев подрывному делу, свойски хлопает меня по плечу:

– Не бзди, Капустин. Давай хоть чаю попьем заедем…

Тоже дело. Сворачиваю у первой же забегаловки. Там подают чай – отличный, кстати, чай. Британцы научили иракцев пить чай с молоком, хотя и по-бедуински, с солью и жиром – они его тоже пьют. Не пьют они его только по-нашему, то есть без сахара и очень крепкий, можно сказать, что и чифирь. От такого чая, как у нас, иракцы просто в отруб выпадают…

– Чего, Горностай? – Второй советник, тоже белорус, капитан Бурак, прихлебывает по-крестьянски чай, шумно. – Чего скажешь-то? Роди гипотезу.

– А чего тут говорить. Понятное дело – взрывчатку напихали. Вопрос в том – откуда.

– Откуда-откуда. Из детонирующего шнура, откуда же еще, – буркаю я.

– Ан нет. Так и самому подорваться можно. Я эти патрончики смотрел – штучная, можно сказать, работа. Если бы пулю вытаскивали, а потом обжимали – остались бы следы, хоть какие. А тут – нет, брат. Их в лаборатории делали. Понял?

– Да понял я, понял…

Башка все-таки болит. И чай не помогает…

Вечером, в условленном месте, я оставил «симку». Чистую, в памяти которой записан номер, единственный номер моего аппарата и одноразовый шифр к моему криптофону. Это – процедура экстренного контакта, оговоренная с Джейком. Не знаю – работает ли кто по ней, после того как Джейк… После того как его замочили, короче. Надеюсь, что работает. Шифра хватит только на один разговор, после чего «симка» станет бесполезной. Именно такую процедуру мы установили – и она пока нас не подводила.