— Знаешь, за что я тебя люблю? Ты мужчина совсем. До кончиков пальцев. Без изъянов и отклонений. Мужское совершенство со всеми последствиями. — Она подошла ближе и смотрела снизу вверх, прямо в глаза. Он не выдержал их яркой синевы и отвернулся, Как волк.

— Уф-ф! А я уже, если откажешься ехать, приготовился дом здесь строить и стихи валять.

Нина захохотала, откинув голову, так что яблоко ездило по горлу вверх вниз. Заметив удивленный взгляд, остановилась.

— Прости. Я смеюсь, чтобы не заплакать. Сейчас зареву. Никто в жизни ради меня пальцем не пошевельнул, а ты дом строить, стихи писать… Такой голубчик, — она обняла его и, как обещала, заплакала. — Ты очень хороший. — Авилов оттолкнул ее от себя.

— Что я сказал смешного?

— Ничего, это я разволновалась.

— Ты думаешь, мне не написать стихов?

— Ш-ш, не сердись, не шуми, не надо…

— Не надо со мной, как с младенцем. Вы тут давно сбрякали, носитесь с Пушкиным, как с писаной торбой. Дамы с прическами! В день рождения Пушкина шашлыки с помидорами и детьми на природе! Он умер, ты не обратила внимания? Умер, и давно. Покойника любить легко, он не чихает, и стирать на него не надо. А бесталанного и потеющего слабо?

— Легко! — Нина улыбалась, продолжая сиять слезами.

— А чем докажешь?

— Так поверь.

— Давай договоримся: чтобы слова «Пушкин» я больше в доме не слышал.

— А как его называть? Каким словом?

— Без названья.

— Хорошо.

— Собирайся потихоньку, через неделю мне на работу. А тут будет дача… Потом поженимся. Предупреждаю, у меня есть ребенок.

— Ребенок? — удивилась Нина.

— Он не мой. Выблядок.

— Это что еще за слово? — возмутилась Нина.

— Пушкинское.

— Та-ак. Чтобы этого имени…

— Прости, я забыл.

— То-то же. Штраф гони.

Авилов был собой недоволен. Нина шикнула, как на мальчишку, но он и ведет себя… Выпотрошился до конца. Три недели прожил с женщиной — решил жениться. Странно, что она хочет еще чего-то. Других слов? А дальше некуда, нет ничего, все отдал, позади Москва.

В дверь позвонили, и возник мрачный следователь.

— Обедать будешь, Михаил?

Он кивнул, Нина поставила на стол мясо, в кольцах зажарившегося лука, и салат из зелени. Шишкин прошел в носках по домотканому половику, стараясь не ступать на новый паркет. Дом был с иголочки, хоть и меблирован по-старинному.

— Посидеть у нормальных людей… — под окном шумел зеленый куст, ветер шевелил листву и цветы. — Хорошо живете, — он вздохнул. — Надолго ли? — Нина с Авиловым переглянулись, никто не ответил.

— Дело как, Михалыч?

— Почти все. Рукописи только нет. Главного. И концы в воду. Пороть их, что ли? Валят друг на друга.

— Ты сейчас откуда? — небрежно поинтересовался Авилов.

— С работы. А почему ты спросил?

Следователь отдавал себе отчет, почему он настойчиво ходит к Нине. Кого бы он ни подозревал в данный момент, он не выпускал из поля зрения Авилова, словно держал палец не курке. И сейчас был, точно на охоте… Вот только Нина… Нине он доверял.

Авилов забеспокоился. Где же рукопись, черт? Пошла по рукам? Не могла же ее утянуть Зоська? Что этой дурище делать с рукописью? Когда Авилов расписывал Зоськино будущее, сам он в эти байки не верил. И не потому, что она дура — чтобы иметь что-то реальное, ума не надо, достаточно локтей и проворства — а потому, что кругозора не хватает. Что в голове у девицы из провинции? Это уже проходили с домработницей. Три простые комбинации: город — учеба, замуж или богатый любовник и третий вариант — в артистки. «Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон…» А рукопись — дело хитрое, по стандарту не прокатит. Если бы в телевизоре хоть раз показали… Тогда да, прокатит на обезьянничанье. А потом можно и так просто утащить, не задумываясь, раз плохо лежит… Вон Гена, вполне бессмысленное существо, спер же. Покуражился, и давай жечь. Мурло мудацкое. Авилов начал подумывать, как подставить Гену, да вовремя вспомнил, что тогда след приведет к нему. А если к нему, то как докажешь, что рукопись была на окне у следователя? Попляшет у меня эта Зося.

Шишкин вытер салфеткой рот и распрощался. Авилов помог Нине убрать посуду. За окном раздался свист, Нина перегнулась через подоконник, но никого не увидела. Свист повторился, Авилов пошел взглянуть, что происходит. Пес тявкнул, глядя за угол дома, Авилов повернул туда. На огороде шевельнулись кусты. Откуда-то вылетел камень и, просвистев мимо, ударился о забор. Пес залаял, из дома выглянула Нина. Авилов, сколько ни вертел головой и ни заглядывал за забор, ничего не мог высмотреть. Он пожал плечами:

— Привидение.

— Мальчишки, — уточнила Нина.

— Схожу, проветрюсь.

Почему-то всякий раз, покидая дом, он печалился. Вернется же. Но нет, сидеть возле, смотреть. Нина наденет новую юбку, завяжет волосы высоко — и совсем другая. Все на ней пригнано, точно в этом родилась. Все идет этой женщине, даже ерунда к лицу. Природа одарила, и Авилова мучает жадность, кажется, что не успеет насмотреться. И жалко, что другие смотрят, хочется запереть, чтобы не пачкали жадными взглядами.

Как получилось, что она одна? Сама так решила, или судьба?

— Куда же ты, голубчик? — спросила Нина.

— М-м-м, по делам.

— А какие у тебя тут дела?

— Договорюсь насчет рыбалки.

— Вот я смотрю, ты куда-то ходишь, пропадаешь… А догадаться не могу, мало еще тебя знаю.

— Так ведь и ты тоже ходишь… — разговор Авилову не нравился.

— Я не упрекаю. Думаю, что дела у тебя, скорее всего, нужные. Только не могу понять какие.

— Если б даже дел не было, я бы все равно не сидел пришпиленный у юбки.

— Почему?

— Так можно сомлеть.

— Ну и что плохого?

Получилось так, что до Зоси Авилов в этот день так и не добрался. У нее, если она стала счастливой обладательницей рукописи, появилось время подумать, что делать дальше.

— Погадаем? — спросила Нина. Авилов махнул рукой, сдаваясь. — Бери том седьмой, страница двухсотая, четвертая сверху, читай.

Он послушался, взял с полки том и громко прочел: «Нам все еще печатный лист кажется святым! Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано!» Авилов рассмеялся.

— Это про дернутых экскурсоводок.

— Знаешь… Я думаю, что мы опозорились с этими коммунистами. И, понятно, виноватого искать, памятники за головы с постаментов стягивать. А куда завели? И Пушкина тоже за компанию. Все виноваты, всех долой, радостно так. Мы плохие, а они еще хуже. Козлы отпущения. А тут в заповеднике этой дикости нет. Все как стояло на месте, так и продолжает.