снисхождение тем, кто стоял ниже. Эта черта непонятна нашему современнику, а между тем она укладывалась в образ могущественного главы старинного рода — ведь «малые сии» просили о покровительстве, а оказывать покровительство было ее обязанностью.

Новое время несло новые представления. Например, «покровительство — позор». Такие люди, как Вигель — фактически приживалы, — тяготились великодушием знатных, видя в нем унижение. Ведь «ласка» связана с необходимостью терпеть капризы, эгоизм, не замечать, что к тебе относятся, как к любимой лошади или собаке. Таковы же и ощущения воспитанницы Лиза, о которой речь впереди.

Пушкин продолжал описание Старухи: «У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо». Эта картина очень похожа на описание графа Федора Матвеевича Толстого: «В Петербурге… в Малой Морской, к ней ездил на поклонение в известные дни весь город, в день именин ее удостаивала посещением вся царская фамилия; княгиня принимала всех, за исключением государя императора, сидя и не трогаясь с места. Возле ее кресел стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как в последнее время княгиня плохо видела. Смотря по чину и знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову или произносила несколько менее или более приветливых слов».

Странно, что подобные почести воспринимаются как личное чудачество богатой старухи-оригиналки. Что могло заставить августейшую семью являться к ней на поклон? Личное уважение? «Но всему же есть граница!» Перед нами очень могущественная дама. А не просто руина былого царствования. И Пушкин показал это, превратив старуху-графиню, не имевшую «злой души», в инфернальное существо, способное погубить Германна.

Племянник Пушкина Лев Николаевич Павлищев описал разговор, состоявшийся между его матерью Ольгой Сергеевной и поэтом в 1832 году, незадолго до отъезда семьи в Варшаву:

«Ограничиваясь тесным кружком знакомых, моя мать не находила никакого удовольствия посещать большой свет, до которого был, если так можно выразиться, падок брат ее Александр Сергеевич. Она как бы предчувствовала, что он сделается жертвой интриг и злословия этого света». Однажды накануне очередного бала она сказала ему: «Охота тебе, Саша, смотреть на бездушных пустомелей да переливать из пустого в порожнее?» Ведь участвуя в светских разговорах, Пушкин и сам злословил. «Охота принуждать к этому Наташу? Чего не видали? Вспомяни мое слово: к добру не поведет. Не по твоему карману, не по твоему уму. Враги там у тебя кругом да около. Рано или поздно тебе напакостят»[175].

Поэт принял эти слова в штыки, твердо уверенный не только в родовом праве занимать высокое место: «И я и моя жена знамениты, я — моим талантом, жена — красотою… хочу, чтобы все ценили нас по достоинству». Но и талант, и красота вызывают зависть. В данном случае жгучую, граничащую с желанием погубить.

Побывав на балу, Ольга Сергеевна написала длинную эпиграмму на всех присутствовавших. Что перекликалось со знаменитой пушкинской эпиграммой на гостей в Одессе 1824 года. По созвучию стихи Павлищевой близки к агитационной песне Бестужева («Петербургскую смесь / Собирают здесь…» — «Первый нож — / На бояр, на вельмож»), что говорит о знакомстве сестры поэта с этим источником.

Любопытно окончание эпиграммы, прямо отсылающее к «Пиковой даме»:

По стенам вокруг

Грозный ряд старух

Сидит жабами.

«Грозный ряд старух» всегда занят пересудами и выносит немилосердные вердикты, не заботясь о том, что толки могут кончиться и дуэлью, и гибелью. Пиковая дама — Старая ведьма — равносильна у Пушкина Смерти. Возможно, таковой силой он наделил «общее мнение».

«Роза, на которую веют холодные ветры»

Как мы помним, Голицыну уверенно наделяли едва ли не дружбой с казненной французской королевой Марией Антуанеттой, которая «обошлась» с русской путешественницей «очень ласково». Не менее важна в данном контексте и роза, выигранная Натальей Петровной в 1766 году в состязаниях на карусели. Прекрасная амазонка, как Диана-охотница, метко стреляла в цель и метала «жавелоты».

Портрет Марии Антуанетты с розой. Э. Л. Виже-Лебрён. 1783 г.

Портрет седой дамы с высокой прической. Н. Зедделер. 1790-е гг.

Роза ассоциировалась с Екатериной II: в ее сказке для внуков киргизская царевна Фелица помогает царевичу Хлору (великому князю Александру Павловичу) подняться на высокую гору и обрести Розу без шипов — Добродетель. Гора — аналог нравственного совершенствования. Добродетель труднодостижима, но венчает достойных.

Однако мир сломался. Добродетель оказалась попрана и оклеветана. По Карамзину, «революции — отверстый гроб для добродетели». В «Письмах русского путешественника» он нарисовал Марию Антуанетту, увиденную им в Париже в придворной церкви, уподобив ее розе, прихваченной морозом. «Королева, несмотря на все удары рока, прекрасна и величественна, подобно розе, на которую веют холодные ветры». Посетив Трианон, путешественник снова обмолвился о розах: «Тут не королева, а только прекрасная Мария, как милая хозяйка, угощала друзей своих… Розы, ею вышитые, казались мне прелестнее всех роз Натуры»[176].

Откуда столь навязчивый мотив? С портрета кисти французской художницы Элизабет Луизы Виже-Лебрён 1786 года, действительно близко общавшейся с королевской семьей и изобразившей молодую красавицу с розой в руке. Это полотно стало каноническим, было несколько раз повторено — Марии Антуанетте меняли платья, цвет лент и превращали розу в книгу. Переносили образ на эмаль, пока, наконец, уже в России его не скопировал в 1790-е годы Николай Николаевич Зедделер, который, не изменив лицо, сделал волосы седыми, что немедленно добавило даме лет[177]. Это изображение, что называется, за глаза, вне официальных подписей, тоже именуют «Пиковой дамой», даже не подозревая, как многозначна эта случайная обмолвка.

Голову Марии Антуанетты с портрета Виже-Лебрён переносили на карикатуры, где у королевы тело кошки — намек на эротические приключения — а изо лба, в том месте, где у Екатерины II месяц Дианы, вьются две короткие змейки, словно в них превратились рожки луны. Так, посредством живописных образов богиня превращается в смертоносную Горгону.

Портрет молодой графини отсылает к образу несчастной французской королевы: «На стене висели два портрета, писанные в Париже m-me Lebrun. Один из них изображал мужчину лет сорока, румяного и полного в светло-зеленом мундире и со звездою; другой — молодую красавицу с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою в пудреных волосах». Нос у королевы с явной горбинкой. Волосы пудреные. Ленты огненного оттенка перейдут к чепцу Старухи. А вот роза из рук попадет в прическу.

Не менее любопытен и мужчина. Сохранился портрет Людовика XVI кисти Роберта Якобса Лефевра 1780-х годов, где король «лет сорока», румяный и полный, в зеленом мундире «и со звездою».

Пара обозначилась.

Весьма интересно и описание героя перед тем, как проникнуть